Книги, создавшие эпохи и объясняющие дух времени.
Великие книги в суперобложке простых бытовых контекстов.
|
Линецкий Олег Друзья, меня уже долгое время оставляет в волнующем недоумении то, что выдается в публичном поле за актуальную европейскую философию и что я отмечаю в своих соцсетях, поэтому на этот год хочу взять инициативу презентации 50 книг по философии 20-го века, которые на мой взгляд существенно повлияли на европейскую культуру и ее современное мировоззрение. Как раз по одной книге в неделю до конца года. Возвращаемся к первоисточникам. Для удобства я планирую выделять небольшое количество цитат, как мне кажется дающих наиболее точное представление о проблематике и позиции автора, а обсуждать это в вашем непосредственном и общественном опыте, обмениваться вопросами-ответами в особом формате, тренирующем метамодернистский способ мышления, мы будем в течение недели в отдельном телеграм канале https://t.me/+_SFSMLV5qjQyOGJi Понятно, что для мыслящих в премодерне философия – это нечто вокруг универсальных законов бытия и мышления, для мыслящих в модерне – вокруг предпочитаемой картины мира и инструментов раскрытия потенциала, в постмодерне – вокруг точек контакта, вытесняемых интересов других и инструментов пробуждения от иллюзий, в метамодерне – вокруг открытости истине бытия и инструментов посвящения в ужас реального. В Естественном подходе (как и в логике Алена Бадью) – это разные аспекты процесса (истины) прохождения пути и поиска нового решения от столкновения с преградой и остановки движения через обрашение к рефлексии и дальнейшему возобновлению движения. Что мы в итоге должны увидеть в процессе нашего эксперимента. —
|
|||
КНИГА 1: “ПИСЬМО О ГУМАНИЗМЕ” Мартин Хайдеггер (1947)
“Письмо о гуманизме” Мартина Хайдеггера — не просто философский текст. Это буквально ключ к радикальному переосмыслению человеческой сущности и ее места в мире. В послевоенной Европе, разрушенной метафизическими догмами и модернистской идеологией, Хайдеггер предлагает интеллектуальную революцию. Он утверждает, что человек — не центр мироздания, а лишь «пастух бытия», которому выпало ответственное право раскрывать истину.
Это не гуманизм, рассматривающий человека как властелина над природой и миром, а гуманизм, возвращающий нас к онтологическим корням, к осознанию принадлежности бытию. Хайдеггер предлагает язык как пространство, где человек и бытие встречаются в диалоге.
Этот взгляд перевернул представление о человеке. Хайдеггер разрушает иллюзию автономии и показывает, что подлинная свобода — это открытость к бытию, готовность слышать его зов. Этот текст — вызов модернистской философии, апеллирующей к независимости и прогрессу, приглашение к мышлению как созерцанию, взаимосвязи, благодарности и ответственности.
Это не просто философия, но радикальный поворот и видение мира, где мышление и человечность видятся не прикладными средствами, а священными актами принадлежности к великой истине.
—
ФИГУРА. Контекст, через который понятнее перспектива автора.
Представьте ситуацию. Вы связываетесь с клиентом, надеясь заинтересовать его новым продуктом. Но вместо ожидаемой реакции слышите резкую критику. В этот момент возникает множество побуждений: попытаться реактивно защитить свою позицию, навязать видение, или, напротив, сожалея согласиться с клиентом. Возможно, вы почувствуете спазмирующее замешательство, словно столкнулись с непреодолимой стеной. Вы буквально теряете “дар речи”.
Все эти реакции — формы ускользания из “просвета бытия”, попытка избежать встречи с подлинной интенсивностью момента, упорство в ограниченной позиции. Это бегство от разрыва, где, как говорил Хайдеггер, бытие становится ощутимым, интимно близким.
Но что, если вы способны задержаться в этом разрыве? Что, если вы увидите, что в этом диалоге присутствуете не только вы и клиент, но и третье — само бытие? В открытости к нему, в готовности услышать больше, чем слова критики, начинают возникать неожиданные мысли, инсайты и подсказки. Именно в такие моменты подлинной открытости рождается не только понимание, но и возможность переосмысления: как конструктивно продолжить разговор, преобразив его из конфликта в сотрудничество. Бытие дарит новые возможности и инсайты тому, кто остается в открытости трепету. Это – пример стояния в истине бытия, где отказываться от контроля, признавать свою человеческую конечность (ограниченность) — скорее не слабость, а духовная сила.
—
“Письмо о гуманизме”
О СУЩНОСТИ ЧЕЛОВЕКА
- «Человек — это пастух бытия, а не господин сущего.»
- «Человек принадлежит бытию, но никогда им не владеет.»
- «Сущность человека не в субъективности, а в его бытии-к-миру.»
- «Человек — не центр бытия, а свидетель его раскрытия.»
- «Ставя человека в центр, гуманизм уходит от его истинной сущности.»
О ЯЗЫКЕ
- «Через язык бытие открывает себя человеку.»
- «Язык — это дом бытия, в котором человек обитает.»
- «Мы не говорим языком — это язык говорит через нас.»
- «Язык — это пространство встречи человека с бытием.»
- «Молчание языка говорит больше, чем произнесенные слова.»
О БЫТИИ
- «Бытие — это не объект знания, а волнующее событие.»
- «Истина бытия — в его раскрытии, а не в его контроле.»
- «Мыслить — значит быть открытым вызову бытия.»
- «Бытие не является присутствием, оно включает прошлое, настоящее и будущее.»
- «Истина бытия состоит в его сокрытии, которое постепенно раскрывается человеку.»
О ГУМАНИЗМЕ
- «Переосмысление гуманизма начинается с отказа от антропоцентризма.»
- «Истинный гуманизм укоренен в уважении к бытию, а не в возвеличивании человека.»
- «Гуманизм становится деструктивным, когда он сосредоточен на человеке как центре мира.»
- «Человек тогда становится подлинно гуманным, когда принимает свою принадлежность бытию.»
- «Гуманизм становится возможным только с признанием конечности человеческого существования.»
О МЫШЛЕНИИ
- «Мыслить — значит благодарить бытие за его дар открытости.»
- «Истинная свобода не в автономии, а в принятии связи с бытием.»
- «Истинная мысль выходит за пределы науки, она укоренена в бытии.»
- «Свобода мысли начинается с отказа от навязывания бытию своей воли.»
- «Мыслить — значит стоять перед бездной бытия, принимая ее как тайну.»
—
КНИГА 2: “ДИАЛЕКТИКА ПРОСВЕЩЕНИЯ” (1947)
Я продолжаю серию публикаций, посвященных книгам по философии 20-го века, наиболее повлиявших на формирование европейского сознания. Думаю, первоисточникам есть что сказать, учитывая повторяемость истории.
“Диалектика Просвещения” Теодора Адорно и Макса Хоркхаймера («франкфуртская школа») показывает, как идеалы разума, прогресса и освобождения, провозглашенные эпохой Просвещения, привели не только к развитию науки и модернизации общества, но и к колонизации, дегуманизации и фашизму. Авторы показывают, что стремление подчинить природу законам разума превратилось в инструмент власти и контроля, уничтожающий все, что выходит за рамки рациональности. Тоталитарные режимы, опираясь на этот принцип, успешно создавали машины подавления, маскируя жажду господства под прогресс.
Вышедшая сразу после войны (WW2) книга оказала сильное влияние на Европу и остается актуальной в контексте глобальных конфликтов и экологических угроз. Авторы предупреждают: идеология прогресса, лишенная чувств и критического взгляда, превращается в инструмент самоуничтожения. Они показывают, как инструментальное мышление ведет к новым формам рабства — будь то массовое уничтожение в конфликтах или превращение человека в функцию системы. “Диалектика Просвещения” звучит как диагноз времени, предупреждение и призыв к осмыслению.
—
ФИГУРА. Контекст, через который понятнее перспектива автора.
Представьте ситуацию. Отец просит дочь определиться с выбором учебного заведения. Он рекомендует экономический факультет, где есть понятный порядок, престиж и общественная польза. Дочь отказывается: она не видит себя в этом. Ее вдохновляет театр, хотя она не хочет быть актрисой. Ей хочется заняться чем-то творческим, но страшно сделать ошибочный выбор. Интуитивно она предчувствует, что в ближайшее время может произойти нечто знаковое, что поможет ей принять решение. Ей важно получить какие-то подсказки от мира.
Просвещение, говорящее в отце, требует занять твердую позицию, определиться с тем, чего она хочет, и рационально обосновать свой выбор. Отец настаивает, чтобы выбор имел понятный смысл и нес практическую пользу. Но дочь не может этого сделать: она сомневается, путается и начинает обижаться. Ответственный отец обвиняет ее в слабости и незрелости, осуждает несвободу от предрассудков. Он нежелает чувствовать или догадываться, что ей нужно, стремится снизить хаос неопределенности. Его пугает и зависание в неясности, и проявление сильных эмоций.
В итоге отец занимает позицию: отсутствие четко оформленного желания дает ему право его не учитывать и делать для дочери то, что сам считает разумным и выгодным для ее будущего. Под давлением дочь вынужденно соглашается, но внутренне сопротивляется. Это выражается в саботаже учебы, вспышках гнева, дальнейших истериках и апатии. От отца это требует все больше давления, чтобы удерживать свой курс. Со временем дочь начинает винить отца в том, что он лишил ее возможности самовыражения, испортил ей жизнь. Она отдаляется, а накопленная обида переходит в пассивную месть всей семье.
Авторы показывают как идеология Просвещения неизбежно создает новые формы подавления. Под предлогом “эмансипации через знание” она лишает человека подлинности и сама себе создает угрозы в окружающим мире. Этот шаблон легко распространить на другие сферы — внешнюю политику, экономику, экологию.
—
- Диалектика Просвещения
«Диалектика Просвещения проявляется в том, что оно само порождает бедствия, которые стремится предотвратить».
«Диалектика Просвещения — это постоянное возвращение к иррациональности через каждое усилие рационализации».
«Стремление Просвещения к определенности уничтожает пространство для сомнения, а значит, и для здоровой критики».
«Трагедия Просвещения в том, что оно борется с тем, что само порождает».
«Диалектика Просвещения разоблачает ложь о том, что рациональность автоматически ведет к улучшению жизни».
«Осознание диалектики Просвещения — это первый шаг к восстановлению подлинного гуманизма».
- Иллюзии Просвещения
«Разум неспособен уловить реальность не в силу собственной неспособности, а поскольку реальность не есть разум».
«Цель Просвещения — освобождение человека от страха и утверждение господства над природой, но это господство само превращается в источник страха».
«Вторая мировая война стала следствием не иррациональности, а доведения до крайности именно рационального подхода».
«В попытке упорядочить мир Просвещение создает хаос, разрушая фундаментальные основы существования».
«Прогресс, питаемый идеей рациональности, оказывается несостоятельным без учета человеческих ценностей».
«Просвещение питается отрицанием: оно отбрасывает все, что не соответствует логике, как сознание отрицает травмирующий опыт».
- Просвещение и миф
«Просвещение борется с мифом, но в процессе создает новый миф о своей абсолютной истине».
«Миф и Просвещение — по сути две стороны одной медали, обе системы господства, обе формы власти».
«Разум, борющийся с мифом, использует те же инструменты, что и миф: страх, власть и контроль».
«Цель Просвещения — уничтожить страх, но уничтожая миф оно создает новые страхи: страх перед хаосом и неведомым».
«Просвещение уничтожает тайну, но без тайны не может быть свободы».
«Просвещение стремится освободить человека от мифов, но создает новые формы зависимости, еще более тотальные».
- Контроль и подавление
«Просвещение подавляет все, что выходит за рамки его понимания, так же как бессознательное подавляется сознанием».
«Просвещение — это не освобождение, а более изощренная форма контроля над бессознательным».
«Стремление к абсолютному знанию и определенности — это выражение глубинного страха перед неизвестностью и хаосом».
«Рационализация вытесняет все человеческое, превращая общество в механизм без лица».
«Человек становится жертвой системы, которую сам создал, и не осознает, что это результат его же подавленных стремлений».
«Идея полного контроля вытесняет страх перед неведомым, но усиливает этот страх в скрытом виде».
- Фашизм и крайности
«Фашизм — это крайняя форма рациональности, обернувшейся против человека».
«Фашизм — не отклонение от рациональности, а ее крайняя форма, доведенная до логического завершения».
«Фашизм — это мифология Просвещения, обратившаяся против человека: рациональность обосновывает иррациональную ненависть и насилие».
«Фаустианский рассудок, стремящийся к всеобщему господству, становится источником варварства и террора».
«Фашизм уничтожает различие, подчиняя всех единому порядку и наделяя их лишь функцией».
«Логика Просвещения легла в основу не только прогресса, но и идеологии геноцида».
- Инструментальный разум
«Инструментальный разум освобождает энергию для войны, оправдывая ее необходимость».
«Инструментальный разум рассматривает все через призму пользы, включая самого человека».
«Всякая рациональность является формой манипуляции».
«Идея свободы превращается в средство господства».
«Человек Просвещения не задается вопросом о смысле; он думает лишь о функциональности».
«Экономическая обоснованность стала средством оправдания несправедливости».
- Вытеснение природы
«Просвещение видит в природе врага, которого нужно подчинить, но этот враг — проекция подавленных импульсов самого человека».
«Покоряя пугающий внешний мир, человек забывает, что эта борьба — лишь отражение его внутренней войны».
«Желание подчинить природу трезвой рациональности — это выражение глубинного страха перед ее необузданной силой».
«Вытесненная природа возвращается в виде хаоса и катастроф, которые человек больше не способен контролировать».
«Чем более Просвещение утверждает свою власть, тем сильнее оно становится жертвой собственных иллюзий».
«Страх перед хаосом, который движет Просвещением, делает его неспособным признать собственный вклад в этот хаос».
- Подавление различий
«Просвещение уничтожает различия: то, что не вписывается в логику системы, признается преступным».
«Глобализация — это не только объединение, но и унификация, уничтожающая разнообразие».
«Фашизм уничтожает различие, подчиняя всех единому порядку и наделяя их лишь функцией».
«Просвещение уничтожает понятие добра как самоцели, превращая его в средство для достижения эффективности».
«Личность, освобожденная от мифа, оказывается подавленной силами, которые она сама же создала».
«Трагедия Просвещения в том, что оно борется с тем, что само порождает».
- Этика и мораль
«В мире Просвещения мораль становится формой контроля, навязанной обществом».
«Этика Просвещения становится инструментом оправдания господства: она оправдывает все, что служит ее целям».
«Власть использует рациональность как маску: этические доводы становятся риторикой для оправдания контроля и угнетения».
«Рациональная этика бессильна перед лицом безнравственных действий, которые рационально оправданы».
«Рациональная мораль оправдывает несправедливость и угнетение, если они признаются необходимыми для системы».
«Просвещение разрушает саму основу этики, оставляя вакуум, который заполняется идеологией».
- Еврейский вопрос
«Антисемитизм — это попытка примитивного сознания найти причину страданий вовне, проецируя страхи и ненависть на другого».
«Еврей становится символом того, что рациональное общество не желает признать в самом себе: недоверие идеологиям, которую оно вытесняет и ненавидит».
«Антисемитизм — это побочный продукт просвещенной культуры, которая превращает радикальную инаковость в объект страха».
«Антисемитизм питается теми же механизмами рационализации, которые он отвергает, представляя еврея как воплощение всего иррационального».
«Стремление к уничтожению евреев — это не иррациональный акт, а следствие доведенной до абсурда рациональности».
«Антисемитизм основан на страхе перед свободомыслием: еврей становится символом свободы, которой боится репрессивное сознание».
- Последствия прогресса
«Репрессивная цивилизация – окончательный итог рационального мышления».
«Прогресс, который предполагал освобождение, в итоге приводит к новым формам рабства».
«Чем больше человек насаждает свою власть, тем слабее он становится перед ее последствиями».
«Иррациональная природа, ставшая объектом господства, мстит человеку, разрушая его мир».
«Человек, освободившийся от страха перед природой, обретает страх перед собственной историей».
«Каждый шаг прогресса в разумности оборачивается регрессом в гуманности и страхом перед ‘бунтом природы’».
КНИГА 3: “ИСТОКИ ТОТАЛИТАРИЗМА”, Ханна Арендт (1951)
«Истоки тоталитаризма» — это фундаментальное исследование механизмов массового подчинения и последствий идеологии, возведённой в абсолют. Она раскрывает внутреннюю логику тоталитарных режимов и показывает, что тоталитаризм — не случайность, а закономерный продукт империализма, реваншизма и расизма. Книга исследует как эти факторы создают почву для тотального господства, где человек превращается в безликий элемент системы.
Арендт не просто фиксирует исторические события, но выявляет универсальные принципы, по которым может возникнуть новая форма диктатуры, основанная не на традиционном насилии, а на захваченности мышления. Она впервые объяснила, почему массовые общества могут создавать условия собственной несвободы. Книга показывает как в основе демократий лежат мечты и благодарность, а в основе диктатур – уязвленность и обиды. Анализ остаётся актуальным и сегодня, объясняя как страх и идеологическая одержимость способны уничтожить демократические основы в обществе.
—
ФИГУРА. Контекст, через который понятнее перспектива автора.
Представьте ситуацию. Ребенок жалуется матери, что ее вызывают в школу из-за постоянных разговоров на уроке. Ему кажется, что это несправедливо и ущемляет его права. Его беспокоит, что это давление будет продолжаться.
В момент, когда реактивная мать возмущенно соглашается с ребенком, что он – беззащитная жертва несправедливости, у нее обостряется желание проучить обидчиков. Одновременно крепнет отношение, что разговаривать в групповом процессе – это право, которое нужно активно отстаивать. У ребенка на месте сомнения в своем вкладе в ситуацию растет уверенность лишь в своей правоте и надежда на поддержку со стороны матери.
Через день они идут в кинотеатр, где мать уже немного громче обычного разговоривает с подругой во время показа. Ребенка это раздражает, но он, во-первых, не чувствует моральной силы сделать ей замечание, поскольку уже оправдал такой жест, во-вторых, он не хочет чтобы мама передумала наказывать учителя, в-третьих, мама все более жестко нападает на всех, кто пытается ограничить ее право, и даже сама начинает цеплять тех, кто слишком молчалив. Противостоять ей становится сложнее.
Мать аккумулирует безнаказанное возмущение и надрывно воспроизводит ту же провоцирующую стратегию на своем уровне. Так ребенок становится заложником жалости к себе и снятия личной ответственности. Тоталитарный лидер в целом выступает учителем для людей с сознанием жертвы и сам активно создает новых обиженных. Желание кого-то проучить возвращается собственными уроками внутри системы и новым витком драмы вовне, пока чувство вины за содеянное не перевесит обиду.
Этот же шаблон легко расширить на общественные отношения и политику в целом, делая поправку на количество граждан, представлямых лидером.
—
«ИСТОКИ ТОТАЛИТАРИЗМА»
Подавление свободы
“Тоталитаризм утверждает, что любое насилие оправдано, если оно служит цели режима, создавая условия, где действия лидеров не подлежат ни наказанию, ни осуждению.”
“В тоталитарных системах любое проявление критики рассматривается как предательство и подлежит искоренению.”
“Тоталитаризм стремится уничтожить способность людей к критическому мышлению, заменяя её слепой верой в идеологию.”
“Идеология в тоталитарных режимах не только оправдывает насилие, но и требует его для поддержания порядка.”
“Тоталитаризм стремится не просто подчинить тело, но и захватить душу человека.”
“Тоталитарные системы манипулируют чувством одиночества и справедливости, чтобы сломить сопротивление несогласных.”
Образ врага
“Среди факторов, поддерживающих тоталитаризм, нет ничего сильнее создания образа внешнего врага, отвечающего за все неудачи общества.”
“Образ врага создаётся таким образом, чтобы казаться одновременно всемогущим и бессильным, заслуживающим ненависти и презрения.”
“Тоталитаризм превращает врага в олицетворение нравственного зла, придавая ему черты неестественной мощи и зловещей тайны.”
“Образ врага создаётся как универсальная угроза, против которой объединяются массы, забывая о внутренних разногласиях.”
“Массовое распространение лжи о враге помогает не только оправдать насилие, но и придать ему моральное обоснование.”
“Враг в тоталитарной идеологии всегда изображается не только как внешняя угроза, но и как предатель, подрывающий общество изнутри.”
Манипуляция сознанием
“Пропаганда тоталитаризма заменяет реальность вымышленным миром, где ложь становится истиной.”
“Массы легко поддаются тоталитарной власти, если она обещает простые ответы на сложные вопросы.”
“Пропаганда превращает врага в безликую массу, с которой нельзя ни спорить, ни искать компромиссы.”
“Манипуляция общественным сознанием достигается через повторение мифов, которые превращают врага в объект праведной ненависти, а жертв – в символ моральной чистоты.”
“Тоталитарные режимы превращают разочарование и гнев людей в мощное политическое оружие, подсовывая им виновного, которого можно законно ненавидеть.”
“Диктаторы оправдывают свои действия, представляя их как ответ на историческую несправедливость, нанесённую их народу.”
Чувство жертвы
“Тоталитарные движения используют чувство обиды и унижения масс, превращая их в инструмент мобилизации.”
“Чувство жертвы становится центральным элементом тоталитарной пропаганды, оправдывающей насилие против врагов.”
“Такие лидеры культивируют чувство коллективной жертвы, утверждая, что их народ был систематически унижен и обделён.”
“Идеология тоталитаризма предлагает простой выбор: они – невинные жертвы, враг – причина всех страданий.”
“Идеология превращает чувство обиды в ценность, при которой ненависть к врагу – главный объединяющий фактор.”
“Пропаганда тоталитаризма обещает жертвам возвращение справедливости через уничтожение врагов силой.”
Разрушение морали
“Важнейшая черта тоталитаризма – систематическое уничтожение моральных стандартов, принципов и свободы слова.”
“Чем невероятнее ложь, тем легче массы готовы в неё поверить, поскольку она избавляет их от необходимости разбираться в сложной реальности.”
“Коррупция в тоталитарной системе является не побочным эффектом, а неотъемлемым элементом управления.”
“Коррупция не ограничивается экономикой, она проникает в моральные и социальные структуры, разлагая саму идею справедливости.”
“Обесчеловечивание врага начинается с превращения его в символ: он больше не индивидуальность, а олицетворение сил зла.”
“Диктаторы представляют свои действия как миссию по освобождению народа от гнёта врагов, оправдывая этой целью любые средства.”
Антисемитизм
“Современный антисемитизм превращает предубеждения в идеологию ненависти… Диктатурам нужна роль чужаков, чтобы направлять на них ненависть и разочарование масс. “
“Ресентимент масс направляется лидерами на определённые группы, создавая образ врага, ответственного за все беды общества.”
“Евреи становятся идеальными козлами отпущения, поскольку их изоляция является одновременно следствием их традиции и удобной основой для манипуляции.”
“Антисемитская пропаганда обращается к низменным страхам, обещая безопасность в обмен на исключение целой группы людей или нации.”
“Антисемитизм используется для создания иллюзии врага, объединяющего общество живущее в страхе.”
“Люди, лишённые своей идентичности, легко принимают коллективный миф о враге.”
Национализм
“Идея национального превосходства стала оправданием неограниченного насилия в колониальных обществах.”
“Риторика цивилизаторской миссии всегда скрывает чудовищное насилие и эксплуатацию.”
“Чувство принадлежности заменяется иллюзией национального или расового единства.”
“Такие лидеры представляют свои агрессивные действия как самооборону против врагов, стремящихся уничтожить их нацию.”
“Элитные группы играют решающую роль в установлении тоталитарного режима, поддерживая его интеллектуальные и культурные основания.”
“Тоталитарная риторика строится на необходимости народного мщения за прошлые обиды и восстановлении утраченной чести.”
Уничтожение права
“Тоталитаризм заменяет институты, основанные на доверии и законе, структурами, основанными на страхе, предательстве и коррупции.”
“Уничтожение права как института – важнейший этап в создании тоталитарного общества.”
“Тоталитарные движения питаются презрением к правде и желанием людей избежать ответственности за собственные поступки.”
“Уничтожение гражданского общества – первый шаг к установлению тоталитарного правления.”
“Коррумпированные структуры власти требуют всеобщего участия в обмане, превращая каждого человека в соучастника.”
“Идеология тоталитаризма превращает историю в инструмент реванша и оправдания насилия.”
Манипуляция страхом
“Изоляция, уязвленность и одиночество – идеальная почва для процветания тоталитарной власти.”
“Обесчеловечивание служит цели разрушения любой возможности для сочувствия или диалога, превращая врага в объект.”
“Самый мощный инструмент пропаганды – это создание такого врага, чьё уничтожение кажется не только оправданным, но морально необходимым.”
“В тоталитарной системе свои жертвы никогда не рассматриваются как субъекты, они становятся символами, используемыми для оправдания террора и подавления инакомыслия.”
“Тоталитаризм использует пропаганду для дискредитации инакомыслящих, представляя их врагами народа.”
“Уничтожение индивидуальности – главная цель тоталитаризма, поскольку она оказывает сопротивление идеологии.”
Работа пропаганды
“Обман в тоталитарной пропаганде не просто ложь, а замена реальности вымыслом, который общество обязано разделять.”
“В мире тоталитаризма реальность заменяется вымышленным сценарием, где враг всегда виноват, а последователи всегда – невинные жертвы.”
“Пропаганда тоталитаризма искусно эксплуатирует естественное желание людей найти внешнего виновного за их несчастья.”
“Образ жертвы становится инструментом манипуляции, скрывающим ответственность за насилие и преступления перед обществом.”
“Тоталитарные лидеры утверждают, что жестокие меры необходимы для выживания, восстановления справедливости и устранения угнетателей.”
“Массы предпочитают простые мифы сложной реальности, что делает их лёгкой мишенью для демагогов.”
КНИГА 4: “БЫТИЕ И НИЧТО”, Жан Поль Сартр (1943)
Я продолжаю серию публикаций, посвященных текстам по философии 20-го века, наиболее повлиявших на формирование европейского сознания.
Один из наиболее влиятельных текстов 20-го века, «Бытие и ничто», не просто фундаментальный труд экзистенциализма, но радикальный пересмотр европейской онтологии. Вдохновленный феноменологией Гуссерля и критикой метафизики Хайдеггера, Сартр утверждает, что человек — это абсолютная свобода и одновременно ответственность за свой выбор. Свободный человек не винит ни себя, ни других, не перекладывает ответственность, но делает сознательный выбор в предлагаемых обстоятельствах.
Сартр показывает, что личность — не фиксированная сущность, а непрерывный проект самосозидания. Он разрушает иллюзию предзаданной природы человека, предлагая вместо нее динамику ничто, тревоги, конфликта с Другим и бесконечного процесса становления. Книга стала вызовом западной мысли — от картезианского субъекта до буржуазной морали. Она предвосхищает ключевые темы 20-го века: постструктурализм, деконструкцию, феноменологию Другого и диалога. После нее сложно говорить о человеке как о сущности — он всегда в проекте, в выборе, в ответственности за себя.
—
ФИГУРА. Контекст, через который понятнее перспектива автора.
Представьте ситуацию. Однажды девушка приходит в банк, в котором она уже больше года работает, видит новый список задач у себя в почте и ей становится невыносимо душно. Нелюбимая работа и тягостная сфера. Она ощущает себя в банке чужой. Она задумывается как оказалась в этой точке. Ей вспоминается момент, когда она увлеченно рассказывала отцу что хочет стать архитектором, а он настаивал на банковской сфере, поскольку у него есть нужные знакомства и возможности.
Уже тогда она ощущала ошибочность этого пути, но вынужденно согласилась, чтобы не потерять его расположение. Тогда она не высказалась в полной мере, не желая быть осужденной за неблагодарность. Сейчас она чувствует одиночество значительно превосходящее тревогу в разговоре с отцом и обиду на него за настойчивость. Она начинает понимать, что и тогда, и сейчас ее счастье, свобода и самоопределение зависит от ее собственного выбора перед лицом обжигающей тревоги и решительности в неопределенности.
—
«БЫТИЕ И НИЧТО»
Свобода и ответственность
Истинная свобода рождается в момент, когда я осознаю, что могу сказать ‘нет’, но выбираю сказать ‘да’ — не потому, что должен, а потому что это мой выбор.
Моя свобода упирается в свободу другого, и это порождает неизбежное столкновение.
Существование человека предшествует его сущности; он проектирует себя сам и несет ответственность за то, чем становится.
Быть свободным — значит находиться в вечном творческом столкновении с миром, который пытается наложить на меня свое определение.
Свобода — это осознание необходимости.
Самоопределение и самопроектирование
Человек — это проект, который сам себя субъективно переживает.
Истинное отчаяние — это осознание, что никто, кроме тебя самого, не решит, кто ты есть.
Все барьеры, все опоры рушатся, ничтожатся сознанием моей свободы; ничто не может обезопасить меня от меня самого.
Свобода существует только там, где нет самообмана; подлинность — это согласие с собственной свободой и отказ от навязанных норм.
Встреча с чужой свободой не дает мне остаться самим собой, но именно в этом противостоянии я получаю возможность определить себя.
Другой и отношения
Существовать — значит существовать для Другого, даже если это существование невыносимо.
Стыд — это когда я осознаю себя таким, каким меня видит другой.
Другие — это не просто объект среди объектов, они — зеркала, в которых я вынужден видеть себя таким, каким я сам себя не могу осознать.
Другой – это тот, кто смотрит на меня и определяет мое существование. В его взгляде я обнаруживаю себя не таким, каким я вижу себя сам, но таким, каким меня определяет другой.
Человек – это проект, который существует только через встречу с Другим. Без Другого я остаюсь лишь пустой возможностью.
Конфликт с Другим
Ад — это другие.
Человек не может обрести свою свободу иначе, чем через конфликт с другим.
Свобода – это не состояние, а взаимодействие; я свободен не в изоляции, а только в столкновении с другими.
Другой — это вызов, это препятствие, это та сила, через которую я узнаю свою границу, но также и возможность ее преодолеть.
Пока я пытаюсь освободиться от захвата со стороны другого, другой хочет освободиться от моего; пока я стремлюсь поработить другого, другой хочет поработить меня.
Я не могу избежать Другого. Он не просто рядом со мной, он определяет мои границы, он вторгается в мое существование.
Самообман и подлинность
Я принимаю решения в одиночестве, без оправдания и обвинения.
Быть подлинным — значит осознавать, что ты свободен и что никакие внешние факторы не определяют тебя, кроме твоих собственных решений.
Самообман есть сознательное неприятие свободы, уклонение от осознания своей подлинности, попытка спрятаться за внешними факторами или предписаниями, перекладывание ответственности.
Человек, который играет роль и верит в нее, уже впал в самообман, потому что роль никогда не является его истинной сущностью.
Человек — это существо, которое постоянно выходит за пределы известного себя.
Заброшенность и абсурд
Человек осужден быть свободным; заброшенный в мир, он отвечает за все свои решения и действия.
Я нахожу себя без оправданий и без причин; я просто есть — без всякой необходимости, без объяснения.
Ничто есть не просто отсутствие, но активная сила сознания, которая позволяет отрицать, переступать и проектировать.
В тот момент, когда я осознаю себя, я уже неизбежно становлюсь чем-то иным.
Бытие — это нечто, существующее независимо от сознания.
Тревога и страдание
Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния.
Нет ничего более болезненного, чем осознание, что ты полностью ответственен за свою жизнь.
Человек страдает, потому что он хочет быть всемогущим Богом, но обречен быть человеком.
Мы страдаем, потому что осознаем, что не имеем никакой предопределенной сущности, и должны создать себя сами.
Тот, кто в тревоге однажды осознает, что обстоятельства его жизни — это заброшенность в ответственность, ведущую к полному одиночеству, тот больше не занят угрызениями совести и самооправданием.
Этика и ценности
Этика не может быть набором правил — она есть живой проект, в котором человек создает самого себя.
Человек ответствен за мир и за самого себя как определенный способ бытия.
Ценности разбросаны на моем пути как множество мелких реальных требований, подобных надписям, запрещающим ходить по газону.
Как только я отсылаюсь к самому себе, я сразу открываюсь как тот, кто дает смысл будильнику, соглашается не ходить по газону, готов выполнить приказ начальника, кто в итоге решает…
Свобода — это не то, что вы хотите или думаете, а то, что вы делаете.
Выбор и ответственность
Быть свободным — значит отказаться от всех оправданий и обвинений.
Человек становится тем, кем он себя делает, но это делание всегда связано с риском и конфликтом.
Свобода не дана нам как дар, она требует борьбы, потому что каждый выбор отсекает другие возможности.
Я всегда могу выбрать, но я должен знать, что даже в том случае, если я ничего не выбираю, я тем самым все-таки выбираю.
Свобода — это отказ принять себя как заранее предопределенного, вынужденного.
Создание смысла
Человек есть то, что он из себя делает.
Важно не то, что сделали со мной, а то, что я сам сделал из того, что сделали со мной.
Жизнь до того, как мы ее проживем, — ничто, и от нас зависит придать ей смысл.
Мир, в который мы брошены, сам по себе лишен смысла. Мы не можем ни укрыться от него, ни переложить на него ответственность за свою жизнь.
Мы вынуждены делать свой выбор, и этот выбор определяет, кто мы есть. Но в этом и есть ужас свободы.
Человек — это существо, которое постоянно стремится к тому, чтобы стать тем, чем оно еще не является.
Событие и преодоление
Человек осужден быть свободным.
Психологический детерминизм — это оправдание перед тревогой; но он не может устранить очевидность свободы.
Событие — это момент, когда моя свобода сталкивается с чем-то, что выходит за пределы моего контроля, но требует моего ответа.
Чтобы быть свободным, нужно не просто разрушать старое, но и создавать новое.
Присутствие всегда сопровождается отсутствием. То, что я утверждаю сейчас, одновременно оставляет за собой след того, что не было сказано ранее.
КНИГА 5: “ТОТАЛЬНОСТЬ И БЕСКОНЕЧНОЕ”, Эммануэль Левинас (1961)
Левинас — один из тех, кто мне особенно близок. Своей философией он разорвал привычную ткань западного мышления. После веков господства категорий знания, власти, свободы, личности он поставил в центр встречу с Другим. Там, где философия привыкла видеть структуры и системы, Левинас увидел лицо. Там, где думали о бытии и субъекте, он заговорил об ответственности перед неудобным другим.
Это книга о том, что человек начинается не с познания или саморефлексии, а с того момента, когда он стоит перед Иным и слышит беззвучное: «Не убивай!». В ней сформулировано то, что после двух мировых войн и тоталитарных режимов стало главным вопросом 20-го века: как сохранить другого как другого? Как не растворить его в своих концепциях, не превратить в средство, не стереть его боль и надежды под разумными объяснениями?
Левинас показал, что человек не хозяин бытия, а заложник Другого. Свобода не первична. Важна ответственность. Именно поэтому эта книга изменила этику, философию, политику и даже саму интонацию разговора о человеке. Она научила видеть, что за любым знанием всегда стоит реальная жизнь, за любой системой — лицо, за любой правотой — боль другого. Это не просто философия после Хайдеггера. Это философия после Освенцима. И она не дает нам права как прежде беспечно быть убежденными в своей правоте.
—
ФИГУРА. Контекст, через который понятнее перспектива автора.
Представьте ситуацию. Два брата растут в семье, где главная ценность – гармония. Родители понимающие, интеллигентные, привыкшие в критический момент не обострять. Младший сын похож на них. Однако старший сын другой. В нем чувствуется сила, решимость, напор. У него обостренное чувство несправедливости. Он не понимает, как отец может терпеть, когда по ночам шумят соседи или отца задвигают на работе. Не получая от родителей ответов он становится все более резким и импульсивным. Он огрызается, чаще дерется в школе.
Родители все более жестко требуют от старшего сына принятия своей картины мира и обуздания своей силы. Они стыдятся его, жестко ограничивают, устраивают бойкоты, а в итоге после очередной стычки отсылают к бабушке в райцентр. Он возвращается через несколько лет, чтобы поступить в техникум. Вскоре с младшим братом происходит трагический инцидент. Что-то вроде дедовщины. Все стыдливо умывают руки и родители находят себя в бессилии. Они обращаются за помощью. Брат вмешивается в ситуацию, жестко разбирается с ней, восстанавливает справедливость и помогает младшему.
И вдруг родители впервые видят в глазах старшего сына не угрозу идеальной картине мира (тотальности), не объект стыда и давления, а живого человека, которому все это время было невыносимо видеть унижение родных. Они его годами ломали, требуя встроиться в систему, но он не мог отказаться от своей сути. Он был с ними даже когда от него отказывались, продолжая их тихо любить. Сейчас они смотрят на его силу без страха, а он ощущает, что его увидели. Они наконец встретились. Он всегда был для них загадкой и вызовом, указывающим на собственное слепое пятно. Благодаря ему они открывают заново и себя.
Левинас считал преступным после 2-й мировой войны для философии просто описывать мир, субъекта и мышление. Она должна учить как нужно отвечать, как вести диалог в точках проявления инакомыслия. Иначе философия целостности, единых правил и прочего разумного порядка быстро увлекается насилием, создает лагеря и газовые камеры. Захваченный идеей человек оправдывает даже массовое убийство.
—
Краткое содержание книги можно выразить одной фразой:
«Бесконечное говорит через Лицо, прорывая Тотальность и взывая меня к Ответственности.»
Жак Деррида, в эссе «Насилие и метафизика» резюмировал идею Левинаса так: «Преступная самоочевидность сущего бросает этику под сапог онтологии».
- «Тотальность — это господство одного над другим, сведение Иного к тождественному. Власть присваивает, она отказывает Другому в его инаковости, делая его объектом.»
- «Тотальность — это завершенность. Это система, где каждый элемент получает свое место, а Иное становится частью целого. Тотальность поглощает различия. Она — суть насилие.»
- «Лицо — это явление Иного, которое не вписывается в порядок вещей. Это событие, которое открывает истину как Бесконечное.»
- «Лицо — это событие, которое случается со мной, прерывая мою самотождественность. Оно не сущность, а становление. Лицо — это присутствие, которое сопротивляется поглощению знанием.»
- «Познание стремится подчинить. Оно делает Иное частью системы. Но Иное не может быть полностью познано.»
- «Бесконечное прорывает замкнутость, открывая меня к тому, что никогда не будет полностью понято. Бесконечное приходит ко мне через Лицо Другого; оно невозможно как объект, оно всегда превышает.»
- «Явление лица – это прорыв тотальности. Встреча с другим не укладывается в познавательную схему. В лице говорит Бесконечное, и это уже обязывает. Я становлюсь ответственным прежде, чем свободным.»
- «Тотальность разума стремится охватить все, но Лицо Другого открывает мне Бесконечное. Я узнаю свою ответственность за пробуждение как заложник Иного. Язык начинается здесь как ответ на зов Лица.»
- «Близость — это не присутствие одного рядом с другим. Близость — это быть затронутым болью Другого прежде, чем я об этом начинаю думать.»
- «Бесконечное прорывает тотальность. Оно приходит не как объект среди других, а как то, что всегда превосходит понимание. Лицо другого — его эпифания.»
- «Лицо говорит: „Не убивай“. Это заповедь. В ней обнаруживается Бесконечное.»
- «Лицо не является объектом среди объектов… Оно прорывает контекст и всякую категорию. Оно указывает за пределы тотальности. Я не могу его объять, я могу лишь отвечать.»
- «Другой не предстает передо мной как факт, как объект. Он предстает как тайна, как сопротивление моему пониманию, как то, что я никогда не смогу полностью охватить или присвоить.»
- «Другой не должен становиться частью моего мира. Он имеет право быть Иным. Я узнаю это право, когда вижу лицо.»
- «Любовь не знание. Она выходит за пределы настоящего. Она устремлена к будущему, как если бы будущее приходило через Иного.»
- «Плодовитость — это не продолжение меня. Это то, что превосходит меня. В сыне я вижу будущее, которого я не увижу.»
- «Язык — это возможность выйти за пределы насилия. Я могу обратиться, а не овладеть. Слово — это позволение Иному оставаться Иным.»
- «Язык — это выход. Я не могу удержать слово в себе. Оно всегда уже направлено к Другому.»
- «Страдание Другого — это не просто событие мира. Это то, что не может быть оправдано тотальностью. Видеть страдание — значит уже нести ответственность.»
- «Свет делает возможным познание, то есть открывает сущее. Но отношение с лицом, с абсолютно иным, – это уже вопрос бесконечного.»
- «Труд — это овладение сущим, преобразование природы. Я делаю мир своим. Но Другой не может быть взят в труд, он не вещь.»
- «Истина открывается как Бесконечное, прорывающее Тотальность. Она не схватывается разумом, а переживается в ответственности.»
- «Любовь не есть познание. Она не сводима к пониманию, она — встреча с тем, что никогда не станет моим.»
- «Этическое отношение не сводимо к познавательному акту. Это — непосредственное касание, обращённое к лицу, не поддающемуся подчинению.»
- «Совесть — это не внутренний судья. Это зов Другого. Совесть пробуждает ответственность.»
- «Любовь — это не просто слияние. В ней остается место Иному. Любовь — это всегда еще и расстояние.»
- «Я не замкнутая самость. Я разделен: меня нет до ответа Другому.»
- «Лицо — это то, что не может быть сведено к понятию. Оно ускользает от власти взгляда, оно зовет, оно говорит. В этом говорении оно уже обращено ко мне.»
- «Субъект — это не начало. Я становлюсь „я“ только в отношении с Другим. Мое „я“ рождается из подчиненности ответственности.»
- «Субъект — это не замкнутость на себе. Подлинная субъектность — это открытость, возможность быть затронутым. Быть „я“ — значит быть для Другого.»
- «Субъективность — это не суверенность „я“, а его заложничество. Я несу другого, даже если он мне чужд, даже если он враг. Ответственность не есть следствие свободы — она ее условие.»
- «Бесконечное приходит как неспокойствие. Оно не дает мне закончить, не дает мне сказать: „Я все понял“. Это Бесконечное — в лице Другого.»
- «Я — не свободное Я. Я заложник Другого. Мое „я“ начинается с ответственности.»
- «Свобода, взятая сама по себе, легко становится властью. Я свободен по-настоящему только тогда, когда отвечаю перед Другим. Ответственность дает свободе смысл.»
- «Несправедливость — это закрытость. Я не вижу боль Другого. Я делаю его частью вещей.»
- «Справедливость начинается, когда между мной и Другим появляется третий. Я уже не только лицом к лицу. Я должен взвешивать право каждого.»
- «Желание Бесконечного не может быть насыщено. Оно не стремится обладать, оно открыто тому, чего нет.»
- «Бесконечное оставляет след в Лице, но сам след исчезает. Я не могу схватить его, но я уже в ответе.»
- «Лицо — это означающее, не сводимое к знаку. Оно не дает себя зафиксировать в системе значений, оно выходит за пределы любых структур.»
- «Бытие как доброта — это последнее слово. Не власть, не познание, а доброта открывает мне смысл существования. Доброе — это то, что оставляет Иного свободным.»
- «Доброта не ищет власти. Она оставляет Иное быть Иным. Доброта — это позволение быть.»
- «Наслаждение — это свобода в мире, встреча с добротой бытия. Но наслаждение не есть последнее слово.»
- «Дом — это начало уединения. Только имея дом, я могу выйти из него навстречу Другому. Уют — условие для выхода за пределы себя.»
- «Отношение с Лицом — это прямо-таки отношение с тайной; оно оставляет место для тайны. Оно — ответственность перед тем, что не входит в систему.»
- «То, что внезапно проявляет себя как сущностное насилие, избыточность бытия по отношению к мышлению, которое упорно претендует на всеохватность — это чудо бесконечного. Цель сознания, следовательно, состоит не в том, чтобы стремиться к свету, а в том, чтобы подняться над игрой бытия и света — и позволить свершаться немыслимым событиям.»
|
|
|
КНИГА 6: “ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ВОСПРИЯТИЯ”, Морис Мерло-Понти (1945).
«Феноменология восприятия» — одна из самых значительных книг ХХ века, перевернувшая философию сознания, восприятия и тела. Мерло-Понти разрушил классическое представление о субъекте как независимом разуме, впервые показав, что мысль неразрывно связана с телесностью, движением и обществом. Он сделал то, чего не успели ни Гуссерль, ни Хайдеггер: показал, что познание не просто начинается с опыта — оно никогда не покидает его. Эта работа разрушила границу между внутренним и внешним миром, показав, что восприятие не пассивно отражает реальность, а активно создает ее, наполняя смыслом. В этом смысле книга предвосхитила десятки направлений: от когнитивной науки и философии телесности до постструктурализма.
У Мерло-Понти есть зачатки идей, которые позже станут основами целых философских традиций. Мерло-Понти предвосхитил концепцию дифферанса Деррида, показав, что смысл в восприятии никогда не дан окончательно, он всегда сдвигается. Он опередил Фуко, сформулировав идеи о власти над телом, о дисциплине, о встроенности субъекта в социальные структуры. Он затронул идеи непредметного времени, разрыва в опыте, которые потом разовьет Делез. В каком-то смысле эта книга — неявная ось ХХ века, место, где классическая феноменология превращается в философию возможного, становясь мостом между экзистенциализмом, структурализмом, критической теорией и даже неореализмом.
ФИГУРА. Контекст, через который понятнее перспектива автора.
Представьте ситуацию. Отец слышит от сына наивный вопрос: “Если вы ссоритесь, то почему вы с мамой не разведетесь?” Он вспоминает как сам когда-то будучи ребенком задавал такой же вопрос своему отцу. Отец что-то обильно пояснял и аргументировал. Доводы были вполне понятны, но совершенно неубедительны. Ведь если люди несчастливы, зачем быть вместе? Если счастливы, зачем ссориться?
Спустя годы и проживание своих обстоятельств понимания жизни стало намного больше. Но это не рассудочное понимание. Отец видит, чтобы что-что принципиальное понять это нужно прожить! Мышление сопровождает опыт, а не заменяет его. Рациональные аргументы оперируют неживыми объектами. Формирование же суждений о жизни опирается на непосредственное ее переживание. Повлиять на мышление – значит получить другой опыт в собственном теле.
—
«Феноменология восприятия»
- «Феноменология — это попытка вернуться к опыту, который предшествует всякому объяснению, и дать ему право говорить своим голосом. Это не субъективная интерпретация, а раскрытие структуры самого опыта.»
- «Мы не имеем тела, мы есть тело. Мир дается не через абстрактное сознание, а через наши движения, ощущения, взаимодействия. Восприятие невозможно без телесного присутствия, и именно тело служит подлинным средством бытия в мире.»
- «Сознание не прозрачно для самого себя. Оно не может постичь себя так же, как глаз не может увидеть сам себя. Познание есть путь к пониманию, но оно никогда не достигает окончательной ясности.»
- «Мы не воспринимаем мир как пассивные зрители, мы конструируем его в процессе восприятия. Видение не фиксирует реальность как факт, оно организует ее, выделяет значимое, заполняет пробелы.»
- «Истина не находится ни в чистом субъекте, ни в чистом объекте. Она рождается на пересечении восприятия и самого мира, в опыте, который никогда не бывает завершенным. Всякое знание – это открытый процесс, а не застывшая догма.»
- «Мир, который мы видим, не есть мир чистой объективности, но и не субъективная иллюзия. Это нечто третье – пространство смыслов, открытое в нашем опыте. Восприятие двусмысленно, оно всегда допускает множественные интерпретации.»
- «Я есть не просто точка сознания, а центр опыта, связанного с миром и другими людьми. Сознание не замкнуто в себе, оно всегда направлено вовне. Субъект – это не замкнутая монада, а открытая возможность взаимодействия с другими.»
- «Язык – это не просто способ обозначать вещи, это продолжение восприятия. Он не только передает смысл, но и формирует его. Мы не можем думать вне языка, так же как не можем воспринимать мир вне тела.»
- «Мы не живем в последовательности мгновений, мы ощущаем время как поток, в котором все времена взаимосвязаны. Время не вне нас – оно создается переживанием, вплетено в саму ткань нашего существования.»
- «Восприятие не принадлежит только одному субъекту. Мы видим мир в контексте культуры, истории, общения с другими людьми. Чувства и мысли формируются в диалоге с миром.»
- «Тело не просто инструмент, обслуживающий сознание. Оно обладает собственным смыслом, памятью, логикой. Восприятие организуется вокруг тела, оно структурирует наш опыт мира.»
- «Я существую телесно не только для себя, но и для других. Взгляд другого открывает мне самого себя, заставляет меня осознавать свою телесность и место в мире. Без других людей мое сознание было бы незавершенным.»
- «Настоящее – это не ментальная точка между прошлым и будущим, а пространство, где они встречаются. Мы ощущаем настоящее как густую материальную среду, полную воспоминаний и надежд.»
- «Я не полностью управляю своим телом, так же как не полностью управляю своим сознанием. В движении, в жестах проявляется бессознательная структура смысла.»
- «Прошлое не просто уходит, но остается, формируя наше восприятие настоящего. Будущее не просто еще не пришло, оно уже существует в наших ожиданиях. Время — не хронологическая шкала, а способ обитания в мире.»
- «Другой — это не просто объект восприятия. Я не могу полностью постичь Другого так же, как не могу полностью постичь самого себя. Всякая встреча — это столкновение с тем, что никогда не может быть сведено к знанию.»
- «Любовь — это не обладание Другим, а процесс потери себя и нахождения себя в Другом. Любовь — это не союз завершенных субъектов, а непрерывное становление, в котором границы между “я” и “ты” размываются.»
- «Когда другой смотрит на меня, я вдруг осознаю свою телесность, свою ситуацию в мире. Взгляд другого разрывает мое уединение, делая меня тем, кем я являюсь в чужом восприятии.»
- «Истина не существует вне человеческого опыта, она всегда вплетена в наш способ быть в мире. Истина не может быть окончательной, потому что всегда открыта к новому смыслу.»
- «Каждое восприятие несет в себе не только присутствие, но и отсутствие. Мы всегда воспринимаем больше, чем видим, и одновременно меньше, чем могли бы увидеть.»
- «Каждое переживание оставляет след, который влияет на все последующие. Мы видим не просто вещи, а нашу память и историю.»
- «Восприятие — не просто акт фиксирования реальности, но непрерывное движение, где смысл всегда открывается заново. То, что я вижу сейчас, соотносится с тем, что я видел прежде и тем, что я ожидаю увидеть. Мир никогда не предстает в завершенности.»
- «Всякое видимое неотделимо от невидимого. Мы видим только потому, что что-то оставляем за границами восприятия. Всякая перспектива скрывает столько же, сколько открывает.»
- «Молчание — это не отсутствие речи, а ее форма. Иногда молчание говорит больше, чем слова, но его смысл никогда не дан нам окончательно.»
- «Любовь – это момент, в котором граница между “я” и “ты” становится зыбкой. Однако эта граница никогда не исчезает полностью – Другой остается другим.»
- «Я не нахожусь в пространстве, я телесно переживаю его. Пространство — это не просто координаты, это способ существования в мире.»
- «Настоящая встреча – это не просто контакт двух людей, а событие, которое меняет обоих. Мы не остаемся прежними после встречи с Другим.»
- «Все, что мы пережили, оставляет след в теле. Опыт не просто проходит, он вплетается в нашу ткань восприятия, формируя то, как мы видим мир дальше.»
- «Прошлое существует не как застывший набор фактов, но как нечто, что заново формируется в каждом акте осмысления. Мы не просто вспоминаем прошлое, мы его переинтерпретируем, изменяем, осознавая в новом свете.»
- «Когда я открываю новое в настоящем, оно проникает и в мое прошлое, изменяя его. Воспоминание – это не возвращение, а переписывание, в котором настоящее определяет новый смысл произошедшего.»
- «Событие — это не просто точка во времени, а нарушение привычного порядка восприятия. Оно возникает не в чистом настоящем, а как сдвиг в нашей временной структуре, как вторжение возможного в реальное.»
- «Когда я держу предмет, рука не просто пассивно ощущает его – она читает его форму, интерпретирует его смысл. Мысль начинается не в абстракции, а в движении тела.»
- «Всякое видение несет в себе невидимое. Глаз никогда не видит самого себя, и так же мы не видим всей картины мира — всегда остается то, что ускользает. Видимое и невидимое не противоположны, а составляют единую ткань восприятия.»
- «Объекты не просто существуют перед нами, они вовлекают нас в свои ритмы, структуры, смыслы. Мы взаимодействуем с миром не как независимые наблюдатели, а как участники, вплетенные в его динамику.»
- «Я не существую отдельно от мира, так же как и мир не отделен от меня. Мое тело и вещи сделаны из одной и той же ткани бытия – они взаимопроницаемы, их границы размыты.»
- «Я вижу дорогу не как картинку, а как пространство, по которому могу пройти. Я воспринимаю не просто объекты, а возможности действия, связанные с ними.»
- «Наука создает абстрактные модели реальности, но эти модели возможны только потому, что мы живем в мире до науки. Любая формула, любое измерение имеют смысл лишь потому, что они вписываются в человеческий опыт.»
- «Я не наблюдающий субъект, существующий перед миром — я уже всегда нахожусь внутри него. Прежде чем я осознаю себя, я уже действую, уже воспринимаю, уже вовлечен в движение мира.»
- «Мы видим мир не напрямую, а через призму социальных структур, в которых воспитаны. Восприятие кажется нам естественным, но на деле оно уже организовано языком, властью, нормами культуры. Мы воспринимаем не реальность, а социальную интерпретацию.»
- «Тело не просто существует, оно подчинено социальным ритуалам. Наше тело дрессируется обществом, но именно в теле возможен и скрытый бунт: оно всегда немного сопротивляется, остается несовершенным, не вписывается в норму до конца.»
|
|
КНИГА 7: “СЛОВА И ВЕЩИ”, Мишель Фуко (1966).
Продолжаем серию публикаций, посвященных текстам по философии 20-го века, повлиявших на формирование европейского сознания.
«Слова и вещи» радикально меняют представление о знании, истории и человеке. Фуко показал, что мышление всегда ограничено эпистемой — скрытой системой правил, определяющей, какие идеи могут быть помыслены в обществе. Вместо линейного прогресса он раскрывает глубинные разрывы в истории знания, когда старые способы осмысления мира исчезают, а новые возникают вопреки сознательному желанию. Вершиной анализа становится «смерть человека» — тезис о том, что сам человек не является неизменной сущностью, а всего лишь временной конструкцией, обреченной исчезнуть с очередным изменением эпистемы. Этот взгляд перевернул гуманистические представления о человеке.
Книга сильно повлияла на академическое мышление и европейский способ мировосприятия. Фуко показал, что знание — не просто нейтральное отражение реальности, а всегда инструмент власти, которая определяет, что считается правдой, а что — заблуждением. В книге разбирается как создаются научные дисциплины, как общество определяет «нормальных» и «сумасшедших», как меняются представления о человеке. Эта книга вдохновила многих мыслителей — от Деррида и Бодрийяра до Рорти и Агамбена. После ее прочтения сложно воспринимать знание как само собой разумеющееся — мы начинаем замечать фигуры тех, кто и почему решает, что считается истинным; интересуемся в чьих это интересах.
—
ФИГУРА. Контекст, через который понятнее перспектива автора.
Представьте ситуацию.
Ребенок слышит от одной бабушки, что смысл жизни в продолжении жизни, свобода — это избавление от захваченности, подлинное отцовство — это защита и передача закона, главная ценность — это справедливость и т.п. Через неделю другая бабушка транслирует, что смысл жизни в реализации, свобода – это возможность творить, отцовство — это влюбить ребенка в мечту, главная ценность — успешность и т.п. Дедушки раздражаются и объясняют что на самом деле все нужно понимать иначе, а родители цинично обесценивают любые слова с многообразием «истинных» толкований. Они просто зарабатывают. При этом каждый активист-воспитатель для усиления своего влияния любит с улыбкой добавить, что только незрелые люди непонимают этих очевидных вещей и невежество дорого им будет стоить. А также закатывает глаза и прерывает разговор в ответ на неудобные вопросы.
Ребенок оказывается в недоумении. Поддаться любой интерпретации — значит кому-то себя противопоставить. В итоге он догадывается, что вопрос не в том, что говорят или думают близкие и что из этого действительно истинно, а в том, что через них говорят разные истории боли, структуры знания и принуждения. Каждый хочет подготовить ребенка к жизни в своей вселенной. Чтобы найти себя в подобном многоголосье важно слушать не слова, а исследовать скрытые (обычно неосознаваемые) контексты и давлеющие парадигмы, культурные переломы, которые определили, почему в их мире допустимо мыслить только так, а не иначе. Фуко переводит фокус внимания на условия возможности мышления в предлагаемых понятиях и отношениях.
—
«Слова и вещи»
- «Коль скоро речь есть нечто большее, чем отражение мысли, важно не просто то, что говорят люди. Важно выявить, какие условия сделали возможными их высказывания, какие структуры сформировали их дискурс.»
- «Всякое знание несет в себе внутренний порядок, определяющий, что может быть высказано и что должно остаться за пределами мысли. Знание не является свободным, но встроено в структуры. Этот порядок знания не определяется самими вещами, но формируется исторически и культурно.»
- «Истина — это не открытие, а результат работы дискурсивных структур, которые определяют, что может быть признано истинным. Эти структуры определяют не только содержание знания, но и его границы. В разные периоды истина формируется по-разному, но всегда остается частью системы власти.»
- «Власть не просто запрещает и подавляет, она создает границы допустимого. Через дисциплинарные механизмы она определяет, какие формы знания являются приемлемыми, а какие считаются еретическими. Власть пронизывает все структуры знания, даже если кажется, что оно развивается автономно.»
- «Наука не является нейтральной, она встроена в исторические режимы власти. Ее структура определяет не только, что можно исследовать, но и какие вопросы можно задавать. Научная истина — это не отражение реальности, а эффект властных механизмов, регулирующих порядок вещей.»
- «Дискурс – это не просто выражение мысли, а структура, определяющая, что может быть сказано. В каждом обществе существуют механизмы контроля, которые определяют, какие истины могут быть признаны и кем. Таким образом, истина всегда вписана в поле власти.»
- «Мы различаем нормальное и ненормальное не потому, что это объективно, а потому что так устроено знание. Безумие, преступность, болезнь — это не естественные категории, а исторические конструкции, возникшие в результате работы институтов дисциплины и власти.»
- «Современное западное общество больше не нуждается в публичных казнях — оно действует через институты. Школа, больница, клиника и фабрика формируют человека так, чтобы отклонение от нормы стало невозможным. Эти институты работают не через насилие, а через дисциплину.»
- «То, что мы считаем свободным выбором, является выбором в пространстве власти. Наше желание соответствовать норме — это не личный выбор, а продукт дискурсов, которые определяют, что считается возможным, желательным и приемлемым.»
- «Мысль не движется к истине — она движется от одной формы знания к другой. Исторически новые эпистемы не развиваются эволюционно из старых, а разрушают их, создавая новые способы мышления. Эти разрывы формируют новые структуры истины.»
- «Археология знания показывает не прогресс, а радикальные разрывы. Каждая новая система мышления не логически развивается из старой, а замещает ее, разрушая прежние формы понимания.»
- «Каждая эпоха не просто открывает новые истины, она меняет сам механизм производства истины. В одном периоде истина определяется религиозными принципами, в другом — научными, но ни один из них не является объективно более верным.»
- «Границы мысли устанавливаются не индивидуальным разумом, а самой системой знания. Человек может мыслить только в рамках структуры, которая делает возможным его мышление. Вне этой структуры он не может даже представить альтернативные способы понимания.»
- «Сумасшедший, как установленное отклонение от нормы, стал человеком необычных сходств. Он игрок в Тождественное и Иное. Он не признает друзей и признает незнакомцев; он срывает маски, но он же их и налагает. Он переворачивает все ценности и пропорции. Люди сошли с ума не потому, что они другие, а потому, что появилась возможность их называть безумцами».
- «Человек — это фигура, появившаяся в недавней истории знания, и, возможно, его конец уже близок. Как когда-то в культуре исчезло понятие души, так и концепция человека может быть заменена последующей системой, которая определит новый истинный порядок вещей.»
- «Чем больше человек стремится подняться над своей исторической укорененностью, тем яснее проступает на нем историческое клеймо, тем очевиднее проявляется история, частью которой он является. Границы разума начертаны не природой, а историей».
- «Человек как субъект знания – это не вечная категория, а всего лишь фигура, очерченная в текущей эпистеме. Ее появление было столь же случайным, как и ее возможный конец. Возможно, скоро мы увидим исчезновение этой фигуры, как ранее исчезали другие способы мышления.»
- «На смену одной системе знания приходит другая не через эволюцию, а через разрыв. Новая форма мысли не „лучше“ прежней, она просто действует в другой системе координат. Каждая такая смена парадигмы стирает не только старые истины, но и сам способ задавания вопросов.»
- «В истории мысли нет плавного перехода от одного состояния к другому, есть резкие разрывы. В каждой эпохе определенные формы знания становятся возможными, а другие — немыслимыми. Именно поэтому нельзя говорить о поступательном развитии истины.»
- «Нейтрального знания не существует, так как любое знание организовано в системе власти. Оно структурирует возможное пространство мысли, определяя, какие вещи могут быть высказаны, а какие – нет. В этом смысле истина – это не открытие, а эффект смены дискурса.»
- «Человека создает дискурс – он не существует вне исторического контекста. Когда изменяется структура знания, изменяется и само понимание того, что значит быть человеком. Представление о человеческой природе – это также не вечная истина, а эффект коньюнктуры и исторической эпохи.»
- «Дисциплинарная власть работает не через запреты, а через нормализацию. Она создает категории, в которые индивид сам желает встраиваться, не замечая механизмов контроля. Так власть не просто давит, а формирует субъекта.»
- «Безумие – это не просто болезнь, а категория, создаваемая властью. То, что считается нормальным или отклоняющимся, формируется не естественным образом, а в процессе социальных, политических и медицинских дискурсов.»
- «Мыслимое – это не то, что открывается разуму, а то, что допускается структурой знания. Истина никогда не существует вне дискурса, а всегда создается в его рамках.»
- «Прерывность мышления указывает, несомненно, на внешнюю эрозию, на то пространство, которое находится по другую сторону мыслимого, но в котором тем не менее культура существовала с самого начала.»
- «Человек – это историческая конструкция. Его понимание менялось вместе с эпистемами. Современный субъект не был бы понятен в средневековом мире, так же как будущие формы знания могут полностью заменить то, что мы считаем естественным или человечным.»
- «Немыслимость исчерпывающего самопознания — это не случайный момент вотношениях человека с миром, но необходимый спутник существования. „Немыслимое“ выступает в самых различных обличьях (как „бессознательное“ или „странный человек“), но выполняет сходную роль: исподволь влияя на человека, оно побуждает его к познанию и действию».
- «С XIX века мысль вышла за пределы себя самой, она уже не является только теорией. Когда она мыслит, она ранит или примиряет, разъединяет или сближает — она уже не может не освобождать и не порабощать. Прежде чем куда-то призывать или от чего-то отрезвлять, мысль уже является действием, и действием опасным.»
- «Современная власть делает так, чтобы одни формы знания были легитимными, а другие исключались как недопустимые, как немыслимый дискурс. Нет знания без власти, но и нет власти без знания, потому что всякая власть структурирует возможное поле истины.»
- «Всякий порядок вещей есть форма насилия. Он не просто классифицирует, но определяет, что может быть признано знанием. История мысли – это не история приближения к истине, а история борьбы за власть над истиной. В этом процессе меняются не только концепции, но сами условия их возможности.»
- «Знание не освобождает, а дисциплинирует – оно определяет границы допустимого, создает нормы, внутри которых человек сам начинает подчиняться системе. Таким образом, современная власть не подавляет, а структурирует возможное пространство мышления и поведения.»
- «Дискурс не является просто способом выражения мысли, но самой структурой, которая формирует мышление. Он создает не только то, что может быть сказано, но и то, что воспринимается как не требующее доказательств. Именно поэтому власть дискурса наиболее эффективна там, где она незаметна.»
- «Современные формы власти не наказывают, а создают индивидов, которые сами регулируют свое поведение. Люди не просто следуют правилам – они усваивают их, делают частью своей личности. Власть больше не диктует – она воспитывает, формируя внутреннюю необходимость подчинять и подчиняться.»
- «Власть существует не потому, что ее навязывают, а потому, что массы ее поддерживают. Она функционирует через повторение: коллективное согласие, повседневные жесты. В этом смысле власть – это не аппарат принуждения, а система, в которой индивиды сами становятся ее носителями.»
- «Власть — это не институт и не структура; это имя, которое мы придаем сложной ситуации в данном обществе. Власть везде, не потому что она охватывает все, а потому что она исходит отовсюду. Она как сахар в чае: если он полностью растворен, его уже не видно, но вкус остается».
- «Нас не заставляют молчать – нас учат говорить определенным образом. Мы не ощущаем это как насилие, потому что оно встроено в язык, в образование, в культуру. Именно поэтому цензура наиболее эффективна не в виде запретов, а в виде механизмов, делающих определенные вещи немыслимыми.»
- «Дискурс не просто передает знания – он организует саму возможность мышления. В классической эпохе язык структурировал реальность через категории. Современные институты: право, медицина, экономика не просто описывают общество, но формируют его границы и допустимые нормы.»
- «Механизмы дисциплины работают наиболее эффективно там, где они скрыты. Человек не замечает давления, потому что оно встроено в его поведение – в систему ожиданий, в ритуалы повседневности, в нормы общения. В результате общество само выполняет функцию контроля, не нуждаясь в репрессии.»
- «Нас не заставляют подчиняться – нас учат желать того, что власть уже считает правильным. Образование, СМИ, медицина и социальные институты создают реальность, формируя наши желания и страхи. Власть создает не пассивных подчиненных, а активных участников, которые добровольно следуют ее логике.»
- «Человеческая фигура — не что-то вечное, а лишь некая форма, созданная в современных условиях познания. Как только эти условия изменятся, она растворится в другом порядке вещей. Можно предвидеть, что нынешний человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке.»
КНИГА 8: “ОДНОМЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК”, Герберт Маркузе (1964).
«Одномерный человек» — это книга о слепом подчинении системе. Она показывает как живой человек становится плоским: теряет себя, принимая пропаганду за собственные желания. Он больше не ощущает отчуждение — оно анестезируется потребительским избытком. Маркузе объясняет как свобода выбора становится иллюзией в индустриальной системе и почему мы чувствуем внутреннюю пустоту в состоянии благополучия.
Маркузе учит различать подлинные и навязанные желания, видеть реальность за пределами привычного, не бояться отрицать манипуляции и искать новые смыслы. Он предлагает Великий Отказ от отчуждения и некритичного согласия с идеологией. Это не просто бегство или бунт, а активный выход за пределы ролей и умение поднимать неудобные вопросы.
В 1960-е годы книга стала вдохновляющим маяком контркультуры и студенческих протестов. Концепция «ложных потребностей» легла в основу критики массовой культуры, а идея «репрессивной толерантности» до сих пор звучит в дискуссиях о свободе и цензуре. Книга Маркузе является не просто анализом своего времени, а служит предсказанием будущего, которое мы видим сегодня.
—
ФИГУРА. Контекст, через который понятнее перспектива автора. Представьте ситуацию.
Мужчина переживает кризис. У него много конфликтов: уходит жена, предают коллеги, обостряется здоровье. Все вокруг разваливается. Он устал работать на износ, потерял смысл и недоволен собой. Еще больше он недоволен окружающими. Кажется, что все вокруг недостаточно стараются: эгоистичны, ленивы, слабы. При этом они все обвиняют его в чрезмерном давлении. Он задумывается как оказался в такой ситуации. Вспоминается типичный разговор с мамой из детства, когда занял третье место на олимпиаде по физике:
— Ты должен больше стараться, чтобы победить всех соперников! Мы не можем допустить, чтобы нас не уважали, считали слабыми или заурядными! Мы должны доказать, что лучшие! Лучше учиться, безупречно выглядеть, быть для всех примером. Нельзя позволять себе расслабляться!
— Мама, объясни, почему мы должны кому-то что-то доказывать, а не делать это просто в радость? Что у нас произошло?
— Не “почему?”, а “для чего?” Чтобы мы могли тобой гордиться. Чтобы поддержать достоинство семьи. И вообще, ты не о том думаешь. Если в следующем полугодии ты выиграешь олимпиаду, мы купим тебе планшет, а если будешь отличником в году, то новый компьютер. А если не справишься, то вместо занятий своей музыкой будешь весь год заниматься с репетитором.
— Мама, и все же?
— Меня так восхищает твое любопытство! Давай я куплю тебе абонемент в квест-комнату? Это так занимательно!
—
“ОДНОМЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК”
- Современный разум не ставит под сомнение саму систему, он работает в ее рамках. Он стремится к эффективности, не задаваясь вопросом: во имя чего?
- Одномерное мышление действует как мощный механизм социальной интеграции: оно маскирует противоречия, скрывает напряженность и заставляет людей принимать предлагаемую реальность как единственно возможную.
- Ключевая черта одномерного мышления – неспособность видеть иное. Оно навязывает логические структуры, при которых все, что не соответствует установленному порядку, объявляется иррациональным или опасным.
- Одномерный человек не только подчиняется системе, но и воспроизводит ее через язык, потребление и повседневные практики. Он не ощущает порабощенности, поскольку его желания уже согласованы с системой.
- Современный человек привыкает к потреблению готовых смыслов, не вникая в их происхождение. Великий Отказ начинается с вопроса: почему некоторые вещи устроены именно так, а не иначе?
- Человек становится функцией системы, его желания формируются обществом, а не исходят из внутренней природы. Оно уничтожает личное пространство, в котором человек мог бы быть собой.
- Прибавочная репрессия налагает ограничения на инстинкты ради сохранения институтов доминирования. Эти ограничения выходят далеко за пределы того, что требуется для поддержания благополучия, и служат главным образом целям контроля и превосходства.
- Люди стремятся к тому, чего от них хотят. Они желают то, что предписано им системой, и считают эти желания своими. Человек не просто подчиняется системе, но и идентифицирует себя с ней.
- Индустриальное общество утверждает форму мышления, в которой критическое измерение устраняется. Не допускающая критику система превращает язык в инструмент поддержания порядка.
- Одномерный человек мыслит категориями, предложенными системой, и перестает задаваться вопросами о фундаментальных изменениях. Его разум функционализирован и перестает быть критическим.
- Диалог становится невозможным, когда язык превращается в инструмент власти. В обществе, где критическое мышление вытеснено, слова больше не служат для поиска истины, а лишь подтверждают существующий порядок.
- Когда язык служит не выражению тревоги и противоречий, а их сглаживанию, исчезает сама возможность осмысленного диалога. Люди говорят друг с другом, но не слышат друг друга.
- Свобода предполагает возможность сказать “нет” насаждаемому порядку, но в одномерном обществе это немыслимо. Любая альтернатива поглощается или высмеивается до полной неэффективности.
- Разрыв с одномерным мышлением требует восстановления способности к отрицанию — способности видеть несоответствие между существующим и возможным. Только через отрицание может появиться альтернатива.
- Выбирающие Великий отказ сталкиваются с отчуждением, поскольку их протест подрывает фундамент, основанный на ложных потребностях. Этот отказ – не только внешнее несогласие, но внутренний переворот сознания.
- Великий отказ не может быть мирным, потому что он вступает в противоречие с идеологией системы. Это акт отрицания, который разрушает комфорт иллюзорной свободы, навязанной системой.
- Система создает логический и технологический порядок, в котором нет места отрицанию. Люди воспринимают свой мир как единственно возможный, не допуская мысли о том, что он мог бы быть иным. Отказ следовать вместе со всеми представляется как свидетельство слабости.
- Процессы социализации становятся механическими. Люди объединяются не через подлинное общение, а через потребление одних и тех же вещей и развлечений. Истинная близость заменяется формальными шаблонами взаимодействия.
- Репрессивность пронизывает само мышление, внедряясь в структуру языка и повседневные практики. Когда императивный язык обслуживает систему, критическое измерение исчезает, и господствующие идеи кажутся единственно возможными.
- Толерантность ко всем мнениям, независимо от их содержания, приводит к парадоксу: она дает силу тем, кто стремится подавить свободу. Это делает общество пассивным перед лицом несправедливости.
- Репрессивная толерантность выступает как нейтральность, но на деле она служит сохранению власти. Она допускает существование критики, но только в формах, которые не угрожают системе.
- Современное общество навязывает людям готовые модели мышления, лишая их способности к самостоятельному суждению. Человек воспринимает реальность в категориях, предлагаемых системой, и не ставит их под сомнение.
- В одномерном обществе любое отклонение от нормы рассматривается как угроза. Критическая мысль, если она не может быть интегрирована в текущую систему, становится объектом подавления или высмеивания.
- Подавление критического измерения в общественном сознании – это подавление измерения истории, что представляет уже не академический, а политический интерес.
- Язык теряет свою отрицательную функцию — он больше не выражает разрыв между существующим и возможным. Слова теперь служат не разоблачению манипуляций, а поддержанию господствующего порядка.
- Закрытый язык не показывает – он доводит до сведения решение, мнение, приказ. И там, где он предписывает, определение становится нормативным “отделением добра от зла”. Язык, пытающийся припомнить и сохранить первоначальную истину, становится жертвой ритуализации.
- Технологическая рациональность упрощает язык, делая его удобным для администрирования. В результате сложные идеи исчезают, а вместе с ними – способность к критическому мышлению.
- Негативное мышление, способное выявлять противоречия и альтернативы, вытесняется позитивным. Сила негативного – вот принцип, направляющий конструктивное развитие, где умение видеть противоречия становится определяющим свойством Разума.
- Когда сознание становится одномерным, даже самые очевидные формы угнетения перестают восприниматься как проблема. Человек не только мирится с существующим порядком, но и активно его воспроизводит.
- Развитая индустриальная цивилизация стирает грань между реальностью и идеологией. Люди теряют способность различать и выносить моральные суждения — не потому, что не хотят, а потому, что система сделала это различение бессмысленным.
- Современные СМИ не просто информируют, они формируют сознание, стирая различие между истиной и ложью. Люди начинают отождествлять себя с навязанными им желаниями и взглядами и считать их своими собственными.
- Экзистенциальный выбор, как осознанное противостояние навязанной картине мира, превращается в рудимент, несовместимый с логикой потребления.
- Там, где господствует одномерное мышление, человек живет не своей жизнью, а воспроизводит предписанные модели существования. Он чувствует себя удовлетворенным, но смутно ощущает, что потерял нечто большее — возможность быть подлинным.
- Если формирование индивидов настолько глубоко, что в число товаров, несущих удовлетворение, входят также мысли, чувства, стремления, зачем им хотеть мыслить, чувствовать и фантазировать самостоятельно?
- Современные общества используют материальное благополучие как инструмент контроля. Чем больше человек вовлечен в процесс потребления, тем меньше он осознает его репрессивный характер.
- Современная цивилизация – это царство комфортной, умеренной несвободы. Она создает иллюзию свободы, но это лишь возможность выбирать между заранее определенными альтернативами. Человек может выбирать товары, но не структуру своей жизни.
- В одномерном мире исчезает сама возможность поиска высших целей: все сводится к функциональности, эффективности и удобству. Человек перестает задумываться о смысле своей жизни, потому что система предлагает ему готовые ответы.
- Современная индустриальная цивилизация не только подавляет критику, но и превращает ее в часть своей системы. Рациональность технического прогресса становится инструментом социального контроля, ограничивающего свободу человека.
- Терпимость используется как инструмент подавления: допускается выражение любых взглядов, но лишь в безобидной форме, не угрожающей системе и статусу-кво. Даже оппозиция становится частью такой игры.
- Средства массовой информации и развлечений формируют не только вкусы, но и саму структуру мышления. Они создают иллюзию выбора и критического осмысления, на самом деле подавляя их.
- Когда язык программируется на воспроизведение готовых смыслов, он перестает быть средством размышления. Человек уже не способен мыслить иначе, чем позволяет структура этого языка.
- Продукты обладают внушающей силой; они распространяют ложное сознание, снабженное иммунитетом против своей ложности. По мере того, как они становятся все более доступными, их влияние на сознание превращается в образ жизни.
- Протест против системы стал ее частью. Радикальные движения превращаются в модные тренды и не угрожают порядку вещей. Авангардисты и битники равно выполняют развлекательную функцию, так что совесть людей “доброй воли” может чувствовать себя в безопасности.
- Общество поддерживает свою власть через страх: страх перед внешними и внутренними врагами, страх перед изменениями, страх перед безработицей. Испуганные люди охотнее подчиняются системе.
- Чем больше развлечений, тем меньше возможности для размышлений. Общество создало культуру наслаждения, которая отвлекает от осознания несвободы и несправедливости. Чем комфортнее жизнь, тем меньше желания менять несовершенную систему.
- Ключевая битва современности – это борьба за то, что считается реальным. Власть не только управляет людьми, но и определяет, как они воспринимают мир. Изменение начинается с понимания, что реальность может быть другой.
- Современный разум служит системе: он не критикует ее, а лишь помогает ей работать эффективнее, консервируя имеющиеся противоречия. Чем рациональнее мир, тем иррациональнее он становится.
- Без исторического измерения критическое мышление теряет свою глубину, а человек оказывается заперт в настоящем, которое видится неизменным. Только понимание процессов, приведших к настоящему порядку, позволяет выйти за его пределы.
- По-настоящему радикальное сознание требует способности видеть не только явные формы власти и угнетения, но и скрытые механизмы, формирующие мышление. Только осознание глубинных структур открывает путь к освобождению.
- Чем более продуктивным и технически оснащенным становится управление обществом, тем труднее представить приемлемые средства, которыми индивиды могли бы сокрушить современное рабство и достичь освобождения.
|
|
КНИГА 9: «РАЗЛИЧИЕ И ПОВТОРЕНИЕ», Жиль Делез (1968).
«Различие и повторение» — революционная книга. Она буквально перевернула классическую философию и описала способ познания, утраченный западной метафизикой. Если традиционная мысль видела мир как систему форм и качеств, Делез показал как схватывать бесформенное измерение. Это можно сравнить с открытием полупроводников: само по себе слишком технологично, но закладывает основы будущей эпохи. Делез демонстрирует, что реальность — это не стабильные сущности-объекты, а внеязыковые потоки энергии и незримые интенсивности, внезапные разрывы и вторжения реального.
В этом смысле Делез — европейский Нагарджуна, создающий философию пустоты и принципов кармы как непрерывного процесса становления и обновления. Он не просто критикует философию после Сократа, но подрывает все ее основание, показывая, что мышление не только отражает мир — оно активно создает его. Делез выдвинул онтологию, в которой чистое различие — это суть реальности, а повторение — условие творения нового. Это буддисткая тантра в европейском формате, учение, в котором нет привычных точек опоры, но появляются силы, расщепления, столкновения, виртуальность, порождающие далее мир форм. Его видение изменило философию, искусство, психоанализ и современный мир.
—
ФИГУРА. Контекст, через который понятнее перспектива автора. Представьте ситуацию.
Мужчина устал об безответственности жены, сотрудников и даже детей. Ему тяжело все контролировать и он не может положиться на близких. Он обвиняет их в беспечности и не понимает почему это происходит. В момент очередного проявления их халатности и собственного срыва он вспоминает как будучи ребенком наблюдал за ссорой родителей по поводу выбора новой школы.
Отца уже не первый раз раздражало, что жена слишком долго зависает в неопределенности. Он предлагал варианты, мать отмечала их плюсы и минусы, колебалась, откладывала, но не фиксировала свою позицию. Отец злился и кричал, что на любой вопрос должен звучать четкий ответ, что человек должен уметь делать личный выбор. Мать обижалась и замыкалась в себе.
Ребенок присоединялся к чувствам мамы, осуждая отца за чрезмерное давление и конкретность. Ему казалось недопустимым подталкивать человека к выбору. Эти ситуации его не отпускали. Он начал различать вокруг все больше похожих моментов, отстаивать и свое право, и право других на неспешное принятие решений. Со временем он окружил себя теми, кто разделяет его ценности. Однако жизнь имеет свой ритм, а довериться такому окружению не просто.
Так он узнает в своем поведении отца и начинает лучше его понимать. Потаканием неуверенности он влиял на людей, от которых потом в напряженной ситуации требовал собранности. Он превратился в того, на кого обижался и чье поведение отрицал; он увидел как заряженное предпочтение воссоздает сценарий и превращает человека в то, с чем он борется. Видеть это можно только из точки “различия”.
Потакание и жалости, и давлению – инфантильные реакции, и собственный опыт ответственности это поправляет. Жизнь будто все время возвращает к одной и той же кульминации в новых декорациях, но в ином образе, чтобы человек мог исправить отрицающий выбор, выйти из надоевшей роли, сотворить более развивающее видение.
В понятиях Делеза:
‘РАЗЛИЧИЕ’ связано со схватыванием в окружающем мире моментов волнующего удивления и всплеска энергетической интенсивности, вызывающих трепет событий, переживание которых связано с колебанием и процессом создания личного отношения. Подобно первому моменту внезапных криков родителей до оценки их правоты.
‘ПОВТОРЕНИЕ’ предполагает неизбежное возвращение к моменту различия на новом круге переживания в случае, если прошлое различие было прожито поляризованно, в нем остались интенсивность и предпочтение.
‘ТОЖДЕСТВО’ – способ восприятия когда кажется, что все воспринимаемое – это объекты, некие данности и их качества, а не просветы и зазоры. Картина мира, а не прорехи и парадоксы в ней. Например, это вынесение оценочных суждений в стиле хорошо/плохо, добро/зло, как если бы они не создавались в процессе переживания, а были даны как самоочевидный факт.
—
“РАЗЛИЧИЕ И ПОВТОРЕНИЕ”
- Различие — это не форма или свойство, это сама точка, в которой привычное распадается, а реальное утверждает себя через разрыв. Различие не познается, а переживается.
- Истинное различие — это различие, которое действует не через оппозицию, а через разрыв и внезапность. Событие – это не просто нечто случившееся, но сам момент, в котором различие становится ощутимой реальностью.
- Различие, возникая, сопровождается неустойчивостью: оно не просто фиксирует новое состояние, но порождает потенциал для трансформаций. В этом смысле различие — не качество, а сама сила становления.
- Различие не есть нечто, что мы определяем, а нечто, что определяет нас. Мы не создаем различие, но различие создает нас, ведя сквозь процессы изменений.
- Нет окончательной формы или состояния – есть процесс изменений. Истинное различие ускользает от категорий и определений. Различие – это сама движущая сила.
- Колебание между двумя полюсами не означает нерешительности, но указывает на иную форму существования, в которой не-выбор становится выбором.
- Всякое событие проявляет себя как точка напряжения между двумя системами: оно не изолировано, а проявляется как граница, связанная с множественностью других событий.
- Различие не дается нам заранее, оно творится в разрыве, в несоразмерности с любыми предшествующими формами. Различие само по себе есть различие, освобождённое от тождества, метафизического первоначала.
- Различие не представляет собой ни аналогии, ни оппозиции, ни тождества. Его нельзя описать с помощью воображения. Оно не вписывается в рамки, ибо именно различие устанавливает рамки для всего остального.
- Различие не есть ни данное, ни разное. Различие — это то, через что дается данное. Различие не является концептом, но порождает все концептуальное. Это не феномен, но самый близкий к феномену ноумен.
- Различие — это реальное в нас самих, то, что мы не можем назвать, но что случается с нами. Оно нас не спрашивает, оно разрывает и врывается, оставляя нас в состоянии перестройки. Различие имеет черты насилия, потому что разрушает стабильность наших представлений.
- Трепет — это столкновение с тем, что не поддается узнаванию. Встреча с иным происходит не в порядке осознания, а в порядке изменения чувствительности.
- Интенсивность — это одновременно неощутимое и то, что можно лишь ощутить. Столкновение с препятствием — фундаментальный принцип всякой интенсивности.
- Пустота — это не отсутствие смысла, но место, где смысл создается, где различие обретает интенсивность. Она является не отсутствием, а точкой максимального напряжения и потенциала. Пустота — это поле различия, где реальность проявляется без опоры на тождество.
- Повторение не является процессом простого воспроизведения, но скорее процессом различения, становления и последующей трансформации. Выманить у повторения нечто новое, выманить различие — такова роль созерцающего множественного, расколотого сознания.
- Повторение всегда связано с забвением. Оно связано не с сохранением, а с трансформацией: оно работает, когда предыдущее забыто, оставив место для нового опыта. Предпочтение — не просто выбор, но особая интенция повторения, определяющая его траекторию.
- Повторение ничего не меняет в повторяемом, но оно меняет созерцающее сознание: этот тезис Юма ставит нас в центр проблемы. Различие и повторение образуют круг, который не является порочным, но наоборот, продуктивным.
- Драматическое повторение наступает после, это момент метаморфозы. Два события связаны и существуют ради третьего, по ту сторону комического и трагического переживания: драматическое повторение в производстве чего-то нового.
- Фундаментальная встреча есть та, что разрывает ткань привычного опыта, открывая различие как его условие. Разрыв не есть конец, а начало иной логики событий, другой структуры времени.
- Классическая метафизика рассматривает различие как отклонение от тождества, как негативное измерение, нуждающееся в устранении. Но различие не есть просто недостаток формы. Мы должны искать его не в категориях, но в системе становления, где все утверждает себя через процесс.
- Трансцендентность Платона ограничивает бытие, встраивая его в форму репрезентации [описания], тем самым предавая различие и имманентность досократиков забвению.
- В основе платоновской философии заложено подчинение различия идее тождества, но истинная природа бытия раскрывается через различие. У Платона оно мыслится лишь как ущербная степень тождественного. Это фундаментальная ошибка западной мысли.
- Диалектика, даже у Гегеля, остается пленницей платонизма: она стремится к снятию противоречий, к примирению в едином. Однако различие нельзя примирить — его можно только утвердить как силу творения. Имманентная диалектика возможна только там, где различие не подчиняется тождеству.
- Индивид вовсе не неделим, он не перестает делиться, меняя сущность. Он — не ‘Я’ в том, что выражает; ведь он выражает Идеи как внутренние множества, состоящие из до-ин-дивидуальных особенностей.
- Процесс индивидуации — не преодоление, а само напряжение между расколотым субъектом и процессами, его разрывающими.
- Философия различия всегда оказывается философией становления, потому что различие никогда не фиксируется в конечной форме. Мир – это не существование, а становление.
- Различие не соответствует законам воображения, оно создает искажения, которые выглядят абсурдными. Различие открывает новые перспективы, но в момент раскрытия оно всегда выглядит нелепым.
- Связи событий-различий проявляются не как логические следствия, а как энергетические узлы в потоке становления. Сила различия определяется не тем, что оно отрицает, а тем, что оно создает — самим актом становления.
- Бинарные противоречия сами являются эффектами более глубокой силы, расщепляющей идентичность вещей.
- Индивидуация возникает как акт решения определенной задачи или как соотнесение несоответствий. Акт индивидуации заключается не в ликвидации проблемы, но в интеграции элементов несоответствия в состояние соединения.
- Покой присущ лишь частной форме энергии — эмпирической, когда различие интенсивности уже исчезло. Энергия вообще или интенсивность — это театр всех метаморфоз, различие в себе. В этом смысле энергия — трансцендентальный принцип, а не научное понятие.
- Пустая форма различия, неизменяемая форма изменчивости, принуждает своих субъектов прославлять его ценой собственных перемен. В природе столько же непрерывности и твердости, сколько разрывов и колебаний.
- Всякое различие — это место столкновения несовместимого, где два ряда событий неожиданно пересекаются. Различие — это точка, где одна система начинает опровергать другую, показывая, что она не абсолютна. Всякое столкновение — это признание различия в его чистой форме.
- Симулякр — это система, в которой различное соотносится с различным посредством самого различия. Такие системы глубинно укоренены в сущности интенсивностей.
- Различие представляется проклятым, оно — ошибка или грех, образ Зла, требующий искупления. Нет другого греха, кроме рассечения, извлечения содержания и рассеивания формы.
- Мысль рождается из столкновения, из удара реального. Мы не можем думать, если не сталкиваемся с чем-то, что заставляет нас выйти за пределы себя. Настоящее мышление начинается с потрясения, а не с гармоничного созерцания.
- Различие не перестает быть понятием лишь в той мере, в какой должно указывать на катастрофы: либо прерывания непрерывности, либо непреодолимые пустоты.
- Индивид не находит своего психического образа ни в интенсивности, ни в организации мыслящего субъекта, но напротив, в надтреснутом ‘Я’ и распавшемся субъекте.
- Различие — это не суждение, не качество, а внутренний разрыв, который порождает нечто новое. Различие проявляется не как отрицание, но как избыточность, как особое измерение бытия.
- Философия заключается не в объяснении мира, а в создании концептов, способных его переосмысливать. Она не просто описывает объекты действительности, но порождает новые подходы к ее познанию. В этом смысле делать философию – значит насмехаться над тождеством.
КНИГА 10: “О ГРАММАТОЛОГИИ”, Жак Деррида (1967)
О грамматологии Деррида — по-настоящему великая работа, которая перевернула философию XX века, обнажив скрытые механизмы мышления и языка. В ней Деррида показывает, что язык — не просто средство передачи смысла, а бесконечная игра различий, следов и смещений, где значение никогда не фиксируется окончательно. Он показывает, что нет никакого чистого или истинного смысла, присутствующего здесь и сейчас — есть следы прошлого, которые восполняют нехватку, не давая завершенного знания. Эта книга — не просто текст, а фундаментальный вызов западной традиции мышления и мифу данности, отказ от иллюзии стабильных истин и картин мира.
Ее влияние просто огромно: она породила целую интеллектуальную эру — подход деконструкции, изменивший гуманитарные науки, литературу, политику и даже архитектуру. От Фуко до Бодрийяра, от постструктурализма до медиа-теории — везде видны ее отголоски. Деконструкция — это метод раскрытия внутренних противоречий и обнаружения более глубоких слоев смысла. Деррида показывает, как реальность ускользает от попыток ее ухватить, как любое знание всегда уже расщеплено и никогда не бывает окончательным. Прикоснуться к “Грамматологии” — значит вступить в пространство, где смыслы начинают дрожать, а привычные концепции — рушиться, открывая многомерность и рекурсивность мышления.
—
ФИГУРА. Контекст, через который понятнее перспектива автора. Представьте ситуацию. Истерический крик руководителя по поводу затягивания сотрудником сроков:
— С какого перепуга ты взял что оригинальность замысла важнее для организации, чем сдача проекта в согласованный срок?
Сотрудник соглашается с очередным промахом и задумывается. Действительно, откуда этот симптом и какое-то особое предпочтение уникального? В критический момент интуитивно кажется, что нужно сделать как-то особенно, но чем дальше, тем больше сигналов, что это мешает успеху в продвижении. Уверенность пошатывается. Он вспоминает моменты типичных ссор родителей.
Отец обвиняет мать в вечном поиске улучшений. Пытаясь сделать идеальный торт, она забывает о других задачах. Аналогично в работе. Вся аутентичная, но не реализованная. Мать же обвиняет отца в стереотипности и карьеризме. Оглядываясь назад, возникает момент неопределенности. Как понять происходящее? Ведь оправдание стратегий отца для успешности в настоящем напрямую связано с приданием нового смысла прошлым событиям и переоценкой поведения обоих.
Тогда в детстве герой просто встал на сторону матери, т.е. решил, что оригинальность ценнее результативности, а причина ссоры – отцовские недостатки. Не в последнюю очередь потому, что маму поддерживала бабушка. Сквозь призму текущей ситуации это предпочтение видится неочевидным. Можно встать на сторону любого из родителей, не обесценивая ни одно из проявлений жизни. Реальность колеблет убеждения, возвращая к моменту их выбора и указывая на множественность смыслов.
Более того, если задуматься, непонятно это здоровая оригинальность матери или ее нездоровый перфекционизм, здоровая прагматика отца или его нездоровая заурядность. Смыслы обоих оценок самих по себе начинают дрожать. Возможно относительно достоверно можно сказать хотя бы о самом контрасте этих качеств в момент ссоры? Оказывается, тоже нельзя. Например, брат в мамином поведении усматривал индивидуализм, а в отцовском – конформизм. Это совсем другой контраст. Дед вообще оценивал это как борьбу креативности одной семейной системы с экспертностью другой. Т.е. сами пары подобных контрастов также нестабильны и многочисленны. Смысл расширяется и размывается.
Как же тогда дать четкую оценку событию? Как найти его подлинный или окончательный смысл и создать твердую картину мира? Он догадывается, что это нереализуемая задача. Зафиксировать смысл можно, но это будет лишь временная фиксация, условная сборка, которая под давлением новых событий снова задрожит и придет в движение. Подлинный смысл недосягаем. Текущий смысл неустойчив, он расширяется и смещается. Это игра контрастов, контекстов и отсылок в прошлое. Приходится принимать бОльшую неопределенность, учитывать дополняющие полярности и допускать непрерывное обновление. В известном смысле каждое понятие, событие, субъект, знак – это код, который через время апгрейдится.
В терминологии Деррида:
РАЗЛИЧИЕ – это то, что создает смысл через контраст понятий. Смысл создается через различия, накладываемые на реальность. Различие предполагает расщепление значения и определение через противоположность. Оно делает оценку одновременно более очерченной и менее устойчивой — оставляет ее подвижной между оппозициями. Смысл не дается напрямую, а структурируется языком, т.е. нарезается на множество связанных различий.
ПИСЬМО у Деррида – это система различий, в которой становится возможен смысл. Это процесс осмысления (означивания) через различающую работу языка.
СЛЕД – это неосознаваемый отголосок прошлого выбора. Отпечаток того, что исчезло, но что продолжает влиять на переживание новых событий. Связь с моментом выбора отношения: предпочтения одного и осуждения другого. След явно не присутствует в момент текущего выбора, но создает особое влечение в процессе принятия решений.
ВОСПОЛНЕНИЕ – это способ дополнить смысл угнетаемым элементом, что раскрывает дальнейшее поле исследования. Оно связано с невозможностью законченного смысла. Если сначала смысл был в защите материнской оригинальности, то с дополнением его отцовской эффективностью все становится сложнее, т.к. найти точную меру между ними в ситуации невозможно. Можно начать включать больше контекстов, деталей и событий в анализ, что отодвигает понимание в будущее. Восполнение – это способ достраивания целого, при котором смысл уточняется, но в нем всегда остается незавершенность, обнажается новая нехватка и направление поиска. Восполнение возвращает суждение к парадоксу и новому вопросу.
ЛОГОЦЕНТРИЗМ (метафизика присутствия) – это вера в наличие истинного смысла самого по себе. Вера, что смысл бывает цельным, независимым, существующим “здесь и сейчас”. Это попытка зафиксировать смысл без учета течения времени. Деррида критикует западную традицию, которая стремится к однозначности и вытесняет немыслимое. Смысл скользит, усложняется, эволюционирует, поскольку возникает во множественных различиях, а мы продолжаем переживать новый опыт. Эта критика – возвращение права на переосмысление.
ДЕКОНСТРУКЦИЯ – разработанный Жаком Деррида метод глубокого осмысления текстов посредством разоблачения репрессивных стереотипов, обнаружения скрытых смыслов и расширения контекста. Она разрушает очевидность угнетающих оппозиций и показывает произвольность иерархий (например, что оригинальность важнее эффективности). Она выявляет скрытое доминирование. Это не обесценивание иерархий, но возвращение им сознательности. Деконструкция также раскрывает смысл как процесс, а не как сущность. Ее цель не оставить человека в тревожной открытости, но показать, что желание замораживать и присваивать смысл неизбежно порождает его расщепление и отложенные проблемы.
—
Подход Деррида лаконично описывает цитата Славоя Жижека: «Главный жест деконструкции – возврат столкновения на место проблемной идеологии.»
“О ГРАММАТОЛОГИИ”
- Грамматология призвана выявлять первичные установки и показывать их относительность. Она открывает путь к пониманию письма не как производной формы речи, а как фундаментального условия означивания, придания смысла.
- Мы не просто выражаем мысли с помощью языка – язык формирует наши мысли и структурирует само мышление. Мыслить вне языка невозможно.
- В языке нет ничего, кроме различий. Каждое значение является собой, лишь потому, что оно различается с другими.
- Язык имеет власть формировать наше восприятие мира, навязывая определенные структуры и категории. Язык не способен полностью выразить реальность; всегда остается нечто невыразимое, что ускользает от слов.
- Текст не существует в изоляции; его смысл определяется взаимодействием с другими текстами. Текст никогда не означает сам себя. Он всегда отсылает к другому тексту. Каждый текст открывает бесконечное количество интерпретаций, и ни одна из них не является окончательной.
- Различие — это не просто отличие одного от другого; это процесс, через который смысл откладывается и никогда не достигает окончательной формы. Смысл проистекает из игры различий, которая создает саму возможность придания значения.
- Различие — это принцип, который разбивает иллюзорное единство наличного момента. Благодаря ему настоящее всегда одновременно несет в себе прошлое и будущее, не будучи тождественным самому себе.
- Понять событие – значит понять его текстуальность. Текст – это не просто запись, это игра следов, где не может быть окончательного значения. Нет ничего вне текста; все является текстом и подлежит интерпретации.
- Письмо не является простым дополнением к речи; оно изначально присутствует в структуре языка. Письмо предшествует речи, оно является условием возможности языка и всей культуры.
- Письмо — это игра различий, где смысл возникает из различия между означающими. Это пространство свободы, где возможны новые формы понимания. Это способ исследования неизвестного, преодоления границ и установления новых.
- Наличие — это опорное понятие всей западной метафизической традиции, предполагающее полноту, простоту, самоочевидность, самодостаточность, данное само по себе.
- Письмо разрушает иллюзию данности, показывая, что смысл всегда неполон. Оно разрушает идею единого смысла и открывает возможность множественных интерпретаций.
- Нет ни хороших, ни плохих начал — ни начала как акта творения, ни пришествия зла в нечто привычно благое. Путь к означиванию ведет через прерывание.
- Логоцентризм — это стремление западной культуры к присутствию предзаданного смысла, к наивной непосредственности. Он есть данность наличия в мышлении. Логоцентризм предполагает, что существует некая центральная истина, логос, вокруг которого все строится.
- Когда все сущее выступает как наличие, как данность, это и есть наиболее яркое выражение логоцентризма, характерного для всей западной философии. В этом смысле от логоцентризма не свободен даже Хайдеггер.
- Структурная иерархия оппозиций в логоцентрической традиции удерживается за счет вытеснения нестабильности. Любая попытка поставить под сомнение бинарную логику воспринимается как угроза, требующая подавления.
- Метафизика характеризуется системами бинарных оппозиций, где одна из оппозиций всегда стремится к доминированию. Бинарные оппозиции составляют основу европейского мышления и придают ему иерархичность.
- История философии – это история привилегий, закрепленных за одной из сторон бинарных оппозиций, будь то истина/ложь, разум/чувства, дух/тело. Философия всегда подчиняет один элемент другому, обеспечивая его господство.
- Если различие является условием возможности бинарной оппозиции, то оно же является ее пределом. Оппозиция существует лишь до тех пор, пока сохраняется иллюзия четкого разграничения сторон.
- Метафизика присутствия стремится к установлению фиксированных значений и истин, игнорируя динамическую природу смысла. Вся западная метафизика – это история подавления следа и стремления к полной прозрачности смысла. Но эта иллюзия невозможна.
- След — это отпечаток отсутствия, знак того, что не присутствует. След есть имитация наличия, призрак, иллюзия, который формирует наше отношение и понимание. След существует до любых первичных установок и оппозиций. Вначале был след.
- След не присутствует и не отсутствует; он и присутствует, и отсутствует. След равно относится и к природе, и к культуре. Он предшествует всякой мысли о сущем и неуловим в простоте настоящего, наличного, тождественного.
- Смысл никогда не застывает, не фиксируется окончательно. Он всегда смещается, сдвигается, оставляя след, который невозможно уловить полностью. Смысл — это следы в движении.
- Деконструкция – это не метод, не теория, не критика в классическом смысле. Она невозможна, потому что не имеет единого начала или цели. Но она происходит, потому что текст всегда уже несет в себе возможность своего разрушения.
- Деконструкция — это не разрушение структуры, а раскрытие множества смыслов в тексте. Это анализ скрытых предпосылок, на которых структура основана. Она смещает границы, рамки текстов — все, что делает возможным классическое чтение.
- Деконструкция — не стратегия субъекта, а событие или симптом чего-то (кого-то) иного — какой-то другой проблемы. Что касается деконструкции как события, то само по себе оно произойти не может: для него нужны усилия, стратегии, средства.
- Деконструкция не является простой инверсией оппозиции. Она не просто переворачивает существующую иерархию, а выявляет условия ее возможности, ее историческую и концептуальную нестабильность.
- Когда оппозиция разобрана, открывается пространство, в котором возможность дихотомии становится предметом сомнения. Снятие противоположностей ведет не к новому синтезу, но к признанию невозможности полного различения, к игре смыслов, которая бесконечно откладывает момент их окончательного установления.
- Как увидеть различие? Это значит увидеть в наличном неналичное. Достаточно сосредоточиться на настоящем, и мы увидим трещины, свидетельствующие о том, что наличное не тождественно само себе: в нем “еще” сохраняется прошлое, но “уже” предначертано будущее.
- То, что маргинально в тексте, что признается незначительным — это именно те точки, где текст непреднамеренно “выдает” свою структуру, свое подчинение метафизическим схемам, свое уклонение от самого себя.
- Деконструкция показывает, что текст всегда больше, чем он сам предполагает, что его маргиналии и малозаметные детали говорят о нем больше, чем центральные утверждения.
- Читать текст деконструктивно — значит не искать в нем его “истинный” смысл, но выявлять разрывы, точки нестабильности, неустранимые слои следов, которые делают любое эмоциональное утверждение текучим и подвижным.
- Метафизика заключается в устранении неналичия, в определении восполнения как простой добавки. Понятие (перво)начала, или природы, есть, таким образом, лишь миф о некоей добавке, уничтожаемой этой добавочностью. Это миф о стирании следа.
- Попробуем увидеть предметы не готовыми, а только в процессе становления. Тогда станет яснее, как в бесконечном переплетении фрагментов, узлов и сочетаний искомый смысл отступает и дается лишь как след. Но и след уходит куда-то в бесконечность, обрекая любой поиск первоначала на неудачу.
- След есть фактически (перво)начало смысла вообще. А это означает, что абсолютного (перво)начала смысла не существует. След, будучи началом всякого повторения, выступает и как прозрачное означение, и как непрозрачная энергия, так что ни одно метафизическое понятие не может его описать.
- Мы должны научиться читать тексты не в их завершенности, но в их внутренней противоречивости, в их двойственности, в их расщеплении между сказанным и подавленным.
- В опыте страдания как страдания Другого необходимо воображение, ибо именно оно открывает нам своего рода неналичие в наличии: чужое страдание переживается путем сравнения с нашим собственным неналичным страданием.
- Систематизация несистемного — такова стратегия деконструкции: выявить в любом упорядоченном дискурсе его неустранимые несовместимости, внутренние парадоксы и подавленные смыслы.
- Отсутствие другого “здесь и теперь”, другого начала мира как такового, предстающее в виде неустранимого отсутствия следа, — все это метафизическая формула, замененная научным понятием письма.
- Язык не подчиняется законам логики; он определяется не принципом тождества, но следом различия. Различие делает невозможным абсолютное присутствие смысла, а потому метафизическая традиция вынуждена вытеснять игру означающих, чтобы сохранить иллюзию единого смысла.
- Язык создает представления о мире, а не отображает его. Попытка сделать его прозрачным инструментом познания всегда связана с репрессией тех элементов, которые выходят за пределы данной системы смыслов.
- Язык не есть прозрачное средство выражения мысли, а поле разрывов, несовпадений и игр различий. Эти свойства языка философия стремится устранить, чтобы закрепить за ним функцию адекватного представления мира. Любая попытка упорядочить язык по законам логики сталкивается с его радикальной нестабильностью.
- Выявление этих понятий и есть основная цель деконструкции: не просто разоблачить господствующую бинарность, но показать, что сама возможность мысли вне оппозиций требует другого способа философствования, не укладывающегося в традиционные метафизические схемы.
- Важно не просто отрицание любых целостностей, но именно искусственно склеенных целостностей, не просто иерархий, а репрессивных иерархий, и не просто центров, а догматических центров, прекращающих всякую возможность движения.
- Философия всегда была стремлением к истине, но она также всегда зависела от языка. А язык — это система различий, смещений, отложенных смыслов. Поэтому философия не может избежать деконструкции.